Смертельный лабиринт

– Так вспомни еще про спор Сократа и Платона, – каркнул лебедь, не обращая внимания на доктора.

– Да иди ты, – легко отозвался баснописец, – не мешай. Так вот. Этот хрен увидел Леду, захотел с ней спариться и превратился в лебедя. Правда, я не совсем уверен, что елдак у лебедей хорошо подходит для этой цели. Впрочем… я рассказывал тебе первоначальный вариант басни «Лебедь, рак и щука»?

– При чем тут щука! – крикнул Галер. – Что было потом с Ледой?

– Она снесла яйцо, – отозвался лебедь с гордостью и даже еле слышно курлыкнул, как удовлетворенный голубь.

– Кому?

– Фу! – поморщился Крылов. – Она снесла яйцо, из которого родились Елена Прекрасная и Полидевк. Как говорят. Но…

– Только они! – быстро сказал лебедь.

Крылов поднял палец и молча указал на соседнюю статую.

– Полидевк мой, – проворчала птица. – А к Кастору я отношения не имею. Это случайность.

– О, какая случайность, – язвительно отозвался Крылов. – Какая случайность, что в этот же момент Леда родила от своего мужа другого ребенка – Кастора, как две капли воды похожего на его брата Полидевка.

– Случайность!

Галер зажал уши и заорал:

– Заткнитесь!

Через секунду он устало спросил:

– Что надо сделать, чтобы выйти?

Крылов вопросительно посмотрел на лебедя. Тот мрачно пожевал клювом.

– С одной стороны, здесь не сказать чтобы весело в одиночестве. С другой – вы за эти пять минут мне так уже надоели своим неуважением к моему божественному происхождению…

– Короче! – потребовал доктор.

Лебедь хмыкнул и ответил односложно:

– Яйцо.

– Яйцо?

Крылов закатил глаза.

– Слушай! Просто подойди к статуе, к которой ведут следы девчонки, и посмотри, с которого яйца стерта пыль!

– Вы имеете в виду…

– Именно.

Дом камергера

По широкой мраморной лестнице поднималась целая процессия. Впереди четыре дюжих лакея, одетые в ливреи с золотыми галунами, все в напудренных париках по моде времен Павла, несли большое кресло, обитое бордовым бархатом с серебряными лилиями на манер французских. В кресле восседала старуха. Ее жидкие седые волосы были тщательно уложены в полупрозрачную прическу, украшенную мелкими голубыми цветами – вероятно, искусственными. Лицо было густо напудрено, тонкие губы маленького рта плотно сжаты, как будто кто-то нарисовал на ее лице тире. Она смотрела немигающим взглядом вверх – прямо на Дубельта и Сагтынского. Позади кресла шли две дородные служанки с портшезами, в которых, вероятно, лежали вещи, необходимые при выездах бывшей камергерши.

– Анна Петровна Кутайсова, – тихо произнес Сагтынский.

Дубельт спустился на несколько ступеней и поклонился.

– Мадам Кутайсова, – сказал он, – позвольте представиться…

Камергерша подняла руку. Лакеи остановились на средней площадке. Одна из служанок торопливо достала из портшеза поменьше большой слуховой рожок из пожелтевшей от времени слоновой кости. Старуха сунула его в ухо так резко, что, казалось, вот-вот проткнет голову насквозь. И спросила, обращаясь скорее к лакеям:

– Что он говорит?

– Послушайте, мадам, – крикнул Дубельт так, чтобы Кутайсова его расслышала, – меня зовут Леонтий Васильевич. Я из Канцелярии Его императорского величества.

Старуха перевела на него глаза.

– И что вам нужно, сударь мой?

Дубельт указал на кладовку.

– Вы знаете, что означают эти буквы – Н и О?

– А! – камергерша махнула иссушенной рукой в кружевах. – Глупости!

– Нет, не глупости, – возразил Дубельт. – Я хочу открыть и посмотреть, что внутри.

Старуха подозвала к себе жестом одну из служанок.

– Что там внутри?

– Швабры, ведра и тряпки, ваша светлость, – ответила та. – Корней Потапыч хранит, чтобы убираться.

Кутайсова пожала плечами и снова повернулась к Дубельту.

– Вам нужна швабра, молодой человек? – спросила она безо всякой заинтересованности.

– Я просто хочу открыть эту дверь.

Камергерша снова обратилась к служанке:

– Ты заметила, как он одет, милочка? Это просто ужас, что мои дворовые люди так одеваются. Верно, воруют у меня. Пусть берет швабру и вымоет лестницу, но потом я хочу, чтобы его выпороли и переодели в нормальное платье. Передай Корнею.

Она постучала рожком по поручню кресла, лакеи подняли его и потащили вверх. Дубельт с Сагтынским пропустили эту процессию. Потом Леонтий Васильевич попросил:

– Адам, сходи вниз, разыщи дворников и поднимись с ними сюда. И захвати свечей или лампу.

Не дожидаясь, пока Сагтынский вернется с подмогой, открыл дверь кладовки и заглянул внутрь. Кладовка действительно была заставлена метлами, швабрами, а на веревках сушились тряпки. Дубельт дождался, когда поднимется Сагтынский с дворниками, и велел весь хлам вынести наружу. Потом взял принесенную лампу и вошел внутрь.

– И что? – спросил Адам Александрович из-за его спины.

– Одну минуту, – задумчиво ответил Дубельт, изучая стены кладовки.

– Что вы ищете, барин? – послышался бас старшего дворника – с седой бородой и крупным носом, это был, вероятно, тот самый Корней Потапыч, который по приказу камергерши должен был выпороть Леонтия Васильевича.

– Вот что! – Дубельт поднял лампу повыше. К дальней стене был прибит дощатый щит с крючьями, на которых висели мотки веревки. – Снимите его.