Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

За дверью послышались голоса. Один из них – высокий, женский. Услышав его, Саламонский моментально обмяк и просто свалился задом на стол. А вот Лина вдруг хищно подтянулась. Даже ноздри ее начали раздуваться, будто чувствовали запах скорой кровавой победы.

Дверь распахнулась. Первой в кабинете оказалась Лиза Макарова – ее втолкнул внутрь Захар Борисович. Лиза была одета униформистом, правда, одежда ее находилась в беспорядке – как будто после борьбы. Впрочем, о том, что борьба эта действительно была, свидетельствовал наполовину оторванный рукав пиджака Архипова.

Следующим в кабинет зашел Анатолий Дуров. На лице его блуждала тонкая улыбка. А глаза были полуприкрыты. За ним ворвался и старший брат, еще в гриме и с каким-то мешком в руках.

Все были в сборе.

И никто сегодня не погиб.

– Вот убийца, – сказал я, указывая на Лизу.

Краем глаза я заметил в дверях новое движение и повернулся. Впрочем, тут же отвел глаза. Там, полускрытый занавеской стоял несчастный карлик Ванька. Стоял, как маленькая садовая статуя – причем того же цвета. Его не гнали, потому что все внимание было обращено теперь на Лизу.

– Вы ошибаетесь! – закричала девушка, хватаясь за шкаф с папками. – Вы ошибаетесь, Владимир Алексеевич! Я вам показала на настоящего убийцу! Вот он! Скорей! Скорей хватайте его!

И она снова указала на Дурова-старшего. От неожиданности тот отпрянул на шаг.

– Он зарядил пушку тройным зарядом и настоящей бомбой! Он хотел взорвать директорскую ложу! – продолжала обличать Лиза. Кепи слетело с ее головы и волосы беспорядочно рассыпались по плечам.

«Она была бы очаровательным мальчиком», – вдруг подумал я.

– Хватайте его! Скорей, пока он не сбежал.

Я решил, что хватит слушать эти отчаянные обвинения, взял ножик для разрезания бумаг и постучал по графину с водой.

– Браво! – захлопал Анатолий Дуров. – Лизок, ты рождена для сцены, а не для манежа.

Его старший брат все еще не мог прийти в себя от изумления. Он поднял повыше мешок, который держал в руке, и спросил, обращаясь ко мне:

– Что это?

– Как это что? – удивился я. – Разве вы не узнаете, Владимир Леонидович? Это тренировочный заряд для вашей пушки. Давеча вы сами показывали мне его.

Саламонский, не отрываясь, глядел на девушку.

– Лиза, – еле слышным голосом сказал он, – Лиза…

– Ну-ну-ну! – послышался голос госпожи Шварц.

– Откуда это взялось на манеже? – спросил Дуров-старший, протягивая мне мешок.

– Альберт Иванович! – Лиза вдруг разрыдалась. – Альберт! Что ты сидишь? Помоги мне! Спаси меня!

Архипов начал медленно расстегивать пиджак – причем начиная с нижней пуговицы, чтобы легче было выхватить револьвер.

Левка Американец вдруг начал тихо кудахтать, переводя глаза с одного на другого. Он забавлялся происходящим.

Я громко прокашлялся, стараясь привлечь к себе общее внимание, но не сильно преуспел в этом.

Только один Ванька стоял совершенно неподвижно и совершенно молчаливо. Да еще Дуров-младший, не произнеся больше ни слова, закурил папиросу.

Честно говоря, я представлял себе этот момент совершенно иначе. Я полагал, что собравшиеся будут просто молча слушать, как я излагаю им ход своих мыслей, а потом Лиза тихонько заплачет от раскаяния, Левка начнет ругаться и попытается сбежать, а остальные… ну ладно, пусть они не восхитятся мной в открытую. Но хотя бы скажут мне спасибо!

Вместо этого Левка откровенно хохотал, Лиза голосила, обращаясь к Альберту, Альберт бледнел все больше и больше, Дуров-старший протягивал мне свой дурацкий мешок, Дуров-младший курил, а Захар Борисович собирался стрелять в Альберта, если тому вдруг вздумается разыгрывать из себя Ланселота.

Отчаянное положение требовало отчаянных мер.

Я взял тяжелое пресс-папье и с размаху грохнул им по столу.

Только тогда наступила тишина.

– Э-э-э-э… – сказал я. – Вот что… М-да-а-а… Кх-м. Э-э-э-э…

– Хорошо, – неожиданно спокойно встрял Дуров-младший. – Если «Э», то это многое объясняет. Владимир Алексеевич, не могли бы вы теперь рассказать и детали этого «Э»?

– Собственно, это я и собирался сделать.

И начал рассказывать.

– До определенного момента я действительно терялся в догадках, не понимая, кто же был преступником. Я уже не говорю про мотив самих преступлений, который мне непонятен до сих пор. Но надеюсь, у нас теперь есть кого спросить и об этом, – я повернулся к Левке. Тот криво ухмыльнулся и промолчал.

– Ничего, дойдем и до этого. Итак, я блуждал в потемках вплоть до того момента, когда перед рождественским представлением на плакате не появился нарисованный череп. Как вы помните, двое «рабочих» несли большой лист фанеры. Один из них оступился, фанера перегородила плакат, а потом на нем появился торопливо нарисованный череп. В тот день, Лиза, вы сказали мне, что пришли уже после этого происшествия. Так?

Девушка пожала плечами. Она подняла с паркета кепи, повертела его в руках и швырнула обратно.

– Вы дурак, Владимир Алексеевич, – сказала она и вытерла слезы с щек. – Вы сделали все неправильно.