Я заперла дверь ванной и посмотрела в зеркало. Мое отражение не казалось мне удивительным (впрочем, я и не ожидала от себя научно-фантастических откровений о том, как это неожиданно – очутиться в мужском теле), потому что клон привык видеть себя в зеркале, и этот внешний вид неумолимо обозначал «я», чем бы я ни была в этом теле. У меня немножко дрожали руки.
Вот оно что, вот они – мелкие тихие шаги Русалочки по отчаянно кричащим воробьиным черепам. Выдерживать это было сложновато, но пока что терпимо. Выдержала собаку, полторы недели стоически ночующую в дождевом октябрьском лесу, – выдержу и боль. Как ни странно, я почти физически ощущала, как страдает и мечется запертое в угол беспомощное сознание клона, отрезанное мной, как бензопилой, от собственного тела. Это плененное сознание продолжало воспринимать все происходящее и чувствовать тело – но роль при этом у него была совершенно пассивная: тоже односторонняя связь. Ты можешь наблюдать, но не можешь вмешиваться. И почему-то вынужден все это рефлексировать от первого лица через бесконечную душевную боль.
Я попила воды из-под крана и вышла из ванной.
– Через два часа самолет, – сообщил мне замминистра безопасности, с которым я до этого разговаривала. – Вы за день справитесь? Сколько запасных вам давать?
Я слишком хорошо понимала, что у меня есть ровно столько времени, сколько я продержусь в этом конкретном теле. Как только я перестану справляться и меня решат по-быстрому перебросить в следующее – я тут же очнусь в интернете для мертвых, и надо мной будет нависать диктатор с карающим мечом. Нет уж, я продержусь максимум, извините.
– Давайте десяток, – соврала я. – Гулять так гулять. Может, еще немножко потусуемся там, на крышу Всемирной биржи поднимемся шампанского выпить.
Вероятно, мне просто хотелось разнообразить существование этих несчастных людей, всю жизнь проведших в закрытом учреждении и выходивших в свет лишь для того, чтобы послужить на пару часов страдающим футляром для цифровой копии человека, чьей биологической копией они являются.
– Все вместе поднимемся, – уточнила я. – Вдесятером! Поехали.
И мы вышли и сели в большую черную машину, и я смотрел в окно, и из меня громко думало: почему совсем не так чисто, как казалось вначале, всюду слякоть, и было больно думать про слякоть не моими мыслями, и мной про слякоть думала боль, и я кричал, и я плакал, но меня никто не слышал, и я сказал: эй, эй, это я, я тут, не надо меня хоронить, но меня никто не услышал, и я смотрел в окно, а потом мы сели в самолет, и я тогда смотрел из окна самолета, и это было бы даже интересно, если бы я смотрел сам, но мной смотрела боль, мной смотрело чужое все, и я был чужой, и моя рука и мое ухо звонили по телефону, и мной все мое тело ело еду, и пило вино мной все, кроме меня, и я тихо говорил: эй, больно, эй, больно, но потом вино сказало мне «спать», и я его услышал, и заснул, и мне снилось что-то из детства, мы вшестером жили в одной комнате, и когда у нас был день рождения, каждому подарили свою машину, и у меня тоже была своя машина, мы хотели подписать каждую машину своим именем, но у нас не было своего имени, и тогда я отломал от своей машины колесо, чтобы она отличалась от других, а наутро мы поняли, что мы все отломали от своей машины каждый одно колесо, и ничего никуда не ехало, а теперь вот мы все куда-то летим, интересно, те ли это, с кем я жил в одной комнате, надо спросить, в какой день у них день рождения, может быть, в тот же, когда у меня. Или, может быть, они помнят машину.
Со мной летели пять телохранителей, замминистра замминистра иностранных дел, глава Комитета безопасности и десять запасных вариантов.
И еще тот, одиннадцатый, которого я изо всех сил пыталась усыпить и только сейчас получилось при помощи трех бокалов шардоне.
Я подсела к одному из запасных вариантов. Он устало поднял глаза.
– Ну как? – спросила я.
Он молча отвернулся и начал смотреть в окно.
– Устал? – спросила я.
Он ничего не ответил. За окном по облакам бежал быстрый серебряный шар в форме зайца.
– Ничего, – сказала я. – Приедем, погуляешь там. В кафе сходим. На крышу поднимемся, там ресторан есть – ты никогда не был в таких. Шампанского выпьем. Хочешь – на концерт сходим все вместе.
Запасной закатил глаза и выразительно вздохнул. Потом покачал головой и снова уставился в окно.
Возможно, это была немая, безголосая версия.
– Нам прислали адрес тюрьмы. – Ко мне подсел замминистра замминистра, невыразительный носатый мужчина в сером и черном. – Но могут шаттлом сразу отвезти туда. Поедем, да?
– Конечно, почему нет, – сказала я. – Чем быстрее, тем лучше.