Смерти.net

– Тут ящичек, коробка, – прокричал муж в сторону гостиной. – Ее открыть?

– Там может быть мышь! О господи! Там может быть мышь! Это важная коробка! Она, сволочь, все сожрет! Вытряхни ее оттуда! Мышь сожрет мою жизнь!

Муж открыл шкатулку с письмами, немного потряс ей, придерживая письма ладонью. Мыши там не было – там были я и письма. Он взял самое первое, верхнее письмо, частью текста которого я стала, и посмотрел в него.

И как только текст, которым была я, попал в мозг мужа в виде воспринятой информации, я изо всех сил текста напрягла всю волю текста и сделала то, для описания чего у меня нет речи, – для описания этого не может быть речи, обо всем этом не может быть и речи.

* * *

Не надо было мне уезжать.

Я открыла глаза. В моих руках был текст, которым я являлась до этой секунды.

Не надо было.

Шлендра, с детства всюду таскаешься!

Я вчиталась в абзац, в котором только что была. Ни одно слово не было знакомым.

Здравствуй, Павлик!

Я возвращалась с электрички в дождь, и на минуту мне показалось, что я приехала домой. Дождь лил так, что не было понятно, какой город вокруг. Просто мокрый город. И я подумала: серый мокрый город может быть любым городом, каким угодно! И представила, как я совсем скоро, через семь минут, пройду мимо твоего окошка и постучу: эй, почему ты меня не встретил? А может, и не постучу: обиделась! Надо было встретить, а ты проспал, как в прошлый раз! Но потом сверкнула молния, и я на мгновение увидела город. Увы, это был не дом, и твоего родного окошка тут нет и быть не может. И все окошки будут чужие. И мне стало так грустно, ты не представляешь. Я всегда мечтала уехать, а теперь думаю: зачем я уехала!.. Наверное, я уехала от мамы, от ее постоянных оскорблений, так достало это все. Вместо понимания, радости за меня – все эти несправедливые, ранящие слова. Шлендра, с детства всюду таскаешься! И все равно: не надо было мне уезжать. Не надо было.

«Все нормально, – подумала я, потому что мне снова было чем думать. – Пока я была текст как объект, у меня не было доступа к его прямому содержанию. Так и мы, люди».

«Больно, – сказал муж откуда-то изнутри. – Что происходит? Больно».

Не думать, сказала я себе, не думать, не думать, замолчи, не думай. Муж не должен вдруг начать размышлять о том, как именно я стала навязчивым ругательством своей бабушки, потом стала текстом письма, где мама ее с горечью цитирует, а потом этим же уже прочитанным текстом в его мозгу, захватив тело точно так же, как я уже захватывала диктатора. Я подумаю об этом квантовом зигзаге, когда снова стану собой. Наблюдатель, наблюдатель, я должна стать наблюдателем.

Я съежилась и постаралась отключиться, чтобы смотреть все происходящее как телесериал. Муж пошатнулся (понимает ли он, что теперь одержим моим дубликатом, попавшим в него, будто вирус, через зараженный текст? стоп, немедленно прекрати мыслить чужим мозгом!), потом вдохнул и выдохнул. Потом снова вдохнул и на вдохе, словно догадавшись, что он чем-то заражен, быстро положил шкатулку обратно в шкаф.

Когда он вышел в гостиную, я увидела его глазами маму и настоящую себя. И это, скажу честно, оказалось еще страшнее, чем быть диктатором.

– Ничего там нет, – беспечно сказал муж. – Наверное, ветер стучал в окно. Никакой мыши.

– У тебя какой-то испуганный вид, – сказала мужу настоящая я. – Была-таки мышь, признайся? Ты ее тихо в окошко выставил, да?

– Нет, просто голову схватило, давление, – сказал муж. – Я что, изверг.

– Изверг, – закивала настоящая я.

Я испуганно затихла внутри мужа. Он налил себе стакан вина, выпил залпом. Получилось быть наблюдателем! Высший пилотаж, подумала я, неужели я и это могу.

«Что могу, кто я, что за я, какой пилотаж, – негромко закричал муж изнутри. – Больно, больно, боль. Я слышу голоса? Я сошел с ума?»

Я снова постаралась перестать думать. Просидеть в муже незамеченной ровно сутки – до момента убийства – вот моя цель, вот мой мировой рекорд, который никогда и никто не зарегистрирует.