Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Мы с Савельевым обсуждали, что война — это тупиковая версия. На ней нельзя созидать. Если мы хотим, чтобы молодежь созидала, то это не то. Наверное, мы должны им рассказать, что война — это страшно, показать, насколько она страшная, и объяснить, что надо сделать, чтобы ее не было. Я считаю, что мир в стране возможен только при одном условии — когда эта страна будет сильной. У нас никогда не будет друзей, мы можем только внушать страх своей мощью, чтобы к нам не лезли. Я всегда это оцениваю с такой точки зрения: вот представь, 27 000 000 человек мы потеряли в годы Великой Отечественной войны. Открываем статистику: это кто? Это самые активные люди, 23-24-го года рождения. Их не стало. Теперь представляем, что бы с этой страной было, если бы они остались живы. Если бы они просто ходили на завод и каждый день что-то производили, а кто-то, может быть, придумал бы вакцину от рака. А если вспомнить дивизии народного ополчения, в которых весь свет науки и культуры лег, то просто представляем, какая бы сейчас была страна. Да мы бы на Марсе жили. А их не стало.

И я понял, почему меня не то что неправильно воспитывали — мне недоговаривали какие-то вещи, наверное, в расчете на то, что я сам это пойму. Мне всегда говорили: надо хорошо учиться, чтобы поступить в военное училище. Училище надо хорошо закончить, чтобы стать генералом. А зачем мне надо было становиться генералом — наверное, мои родители думали, что я сам пойму. Мне надо было достичь каких-то высот, чтобы влиять на обстановку в стране, в мире, и делать максимум возможного. За себя и за того парня, которого нет. Вот если прожить одну жизнь, как две, тогда ты, наверное, долг отдашь. Есть такое высказывание, что традиция — это не передача пепла, а раздувание огня. Вот мы сейчас пытаемся поклоняться пеплу. Нам надо их огонь сделать больше, а мы просто поклоняемся пеплу. День Победы, ну и что День Победы? «Это наша победа». Это не наша победа, это их победа.

Но я не знаю, как раздувать этот огонь. Я уже сломал голову, как это сделать. Может быть, больше говорить, больше рассказывать. Опять же, возвращаясь к погибшим: я смотрел хронику похорон солдата во время войны. И там все товарищи говорят о нем. Никто не говорит о командире дивизии, про командира роты... Все говорят об этом человеке. И, посмотрев этот маленький кусочек, я уже его люблю, этого человека. А мы хороним Иванова, а говорим о каких-то объемных вещах, которые в голове не у каждого поместятся. Может, надо говорить про Иванова? Может, это и есть передача огня? Рассказать, за что они воевали, почему так произошло... Безусловно, он был, этот огонь, мы это понимаем, но как его передать дальше — кабы знать.

Если копнуть глубже, мы почему едем в лес? Потому что нам там, с ними — комфортно. Потому что мы понимаем, что они были настоящие. И мы вокруг себя собираем людей, которых считаем более-менее настоящими, отряды между собой могут не дружить, но внутри себя они дружат. И мы создали себе эту субкультуру, в которой нам приятно, потому что там еще вот те, их законы действуют. Если честный — то честный, если корявый — корявый, в лесу сразу видно.

Мы в Брестской крепости копали, прямо возле казармы 33-го полка. Вычислили большую воронку с убитыми, берем ее, а Петя Пицко показывает, что где-то рядом лежат еще ребенок и женщина. Я говорю: это откуда такие точные данные? Ну, мол, какие-то воспоминания. Я посмотрел раскоп: нет ничего такого. Два с половиной метра шурф забили — нет ничего. Привели какого-то мужика, тот ходил-ходил и говорит: подвиньтесь на пятьдесят сантиметров в ту сторону. Петя говорит: «Ты кто?» — «Экстрасенс». — «Иди нафиг отсюда!» А меня что подкупило — он не настаивал и ушел. А солдат попробовал там копать, выходит через двадцать минут и говорит — кости. Раскапываем — женщина и ребенок. Я говорю: веди его назад. Он пришел, ну, человек нам непонятный, я ему задаю вопросы, мы с ним долго общались, он говорит: «Я их вижу». Говорю: «Хорошо, раз ты их видишь, скажи — надо этим заниматься или нет?» — «А ты как считаешь?» — «Я считаю, что надо». Он говорит: «Понимаешь, то, что вы выкапываете, — это как старый пиджак. Человек его снял, оставил, и душа ушла. С этим пиджаком поступай так, как тебе совесть позволит, — хозяин рядом стоит, смотрит. Ему, в принципе, уже все равно». То, что мы должны его запомнить и дальше передать этот огонь, — наверное, вот это главное.