Смертию смерть поправ

Вот-вот, именно это я им тоже припомню на совете, именно этот сегодняшний благий вечер, когда свалятся малыши в светлой усталости спать, светлой и смешливой, а не будут слушать в незасыпе звуки темноты и бояться их, и этим страхом только и учиться быть живым для сохранности себя, и забывать в этом страхе детские гордости, и прятать их все глубже и глубже, чтобы и не отыскать вовсе даже тогда, когда они вроде нужны будут, ВРОДЕ нужны, а раз вроде, то нечего и искать свои детские страдания о добре и правде, нечего их искать, пусть себе будут забыты.

А маленькие тем временем валились и правда в усталости и сне, который первый раз пришел к ним ВЕСЕЛЫМ УПАВШИМ СВЕРХУ, валились прямо тут на землю и грелись в шерсти Эдипа и немного щекотали его, но и он был рад им, потому что понимал, что тоже не один, что вот там кто-то шевелится у меня сзади, кто-то такой же маленький и пахучий, как я, такой же, который ищет зашиты перед своим страхом у меня, и я, согревая его от ЕГО страха, гоню прочь в заботе о другом и свой.

Скоро стало совсем тихо, все замерли, а ОЧЕНЬ СТАРАЯ вдруг поняла, что камень под ней не только не остывает, но все греется жарче и жарче, и она развернула кольцо и стала прямой стрелкой, прямой дорогой, которую не знала в себе никогда раньше и на которую все же сумела выйти. Звезды повисли птицами в солнце, мигали крыльями, молчали свой звездный гомон, что все славно, что они следят, что малыш, которому еще многое предстоит, жив и весел, что сейчас ему снятся сны и надо вложить в него желание его прежнего стада, желание по весне искать самку и звать на бой СТАРОГО ЗМЕЯ, чтобы убить его и быть главой стада, звать на бой СПАСШЕГО ЕГО. Он, Эдип, не захочет этого делать и уйдет по весне от змей, чтобы не убить никого из сделавших ему добро, уйдет, не зная почему ушел, так как забудет ЭТОТ наш приказ ему во сне в детстве, забудет, но сделает, как забывает и делает больной в сумасшедшем доме Фомы, когда его лечат гипнозом, дают приказ перестать быть собакой или Эдипом в гипнотическом сне, и он не ХОЧЕТ уже ими быть в бодром своем сознании. Звезды опустили вниз струйки рек, чтобы мог Эдип когда-нибудь окреститься в них, когда-нибудь очень поздно, когда он станет другим пухлоногим, когда он станет Христом Иисусом. Звезды опустили вниз МОКРЫЕ ВОДЫ свои, чтобы они тихонько и в свой срок рассыпали эти высокие горы в песок, жаркий вечный песок, по которому, вот уже видят звезды, идет Мария и за ней верблюд Хаи и две СТАРЫХ змеи, идут, чтобы сделать то, что тоже никто из земных не сможет остановить, хотя будет губить в усердии или неверии, будет изо всех сил РАДЕТЬ в старании разорвать паутину, которая вяжет его смирительной рубахой Игнатовского веселого дома; и этот дом, и Фому в нем тоже УЖЕ видят звезды, видят сразу всех нас: Эдипа, Христа и меня, видят в проволоке нашего лагеря, где они, звезды, странные стражи для нас, и странные узники в своих лагерях. Звезды видят нас всех ВНЕ времени, а просто в одном простом пространстве, как мы видим скот на склоне, а дальше пригорок леса, а там петлю реки, видим сразу всех, и нам это очень ясно, так ясно-яс-но, что хоть кричи. Эдип шевелится, обвитый теткой змеей, шевелится-смотрит сны, Иисус шевелится, обвитый девочкой Марией, и я выпрямляюсь в свою прямую дорогу, и Фома во мне пыль и строгость, и многие дети лежат брошенными во мне и женщине, которая спасает меня, потому что страшнее этих детей кричат во мне дети-слова, которым я мать, а не отец, которым я женщина в вечном грехе и распутстве, готовая спать с любым страданием и воплем, чтобы зачать ненадолго, зачать-чуть-чуть-отдохнуть, и вновь бежать в мокрое поле к звездам и бесстыдно раскорячивать ноги, прося, чтобы меня успокоили; Иисус толкается там внутри, Иисус смотрит веселые сны, учится Иисус быть безумным, учится раскрыть неправду козла Эдипа, который зреет и знает, что согрешит, открыв в себе силу узнавать себя, согрешит ПЕРВОРОДНЫМ ГРЕХОМ, захочет никогда не умирать, и разделит ТРОИЦУ на жизнь и смерть, добро и зло, и надо будет мне, малышу Иисусу, прийти и принять эту смерть, как жизнь, и рассказать человекам о том, что я вижу сейчас во сне звезд, НЕДВИЖНЫХ звезд, никуда не идущих, стоящих над моей задранной головою НЕДВИЖНО, и не знаю я, живы ли они, или мертвы уже, и это лишь свет их идет так долго своей ПРЯМОЙ дорогой, свет их, который мне светит видеть, что я умею и чего бегу.

Глава двенадцатая Она смотрела на свой живот

И Иосиф смотрел.

И Урия смотрел.

И Захария.

И евреи, которые собрались кричать обрученным осанну.