Смертию смерть поправ

ЛЕНТОЧКА Это здорово. Слушай, дядя Ника, я хочу у тебя спросить, честно ли я поступила. Вот слушай. Наша Нина Константиновна заболела, и пришла вести уроки другая, которая нашего класса совсем не знает, и на практике. Вот, горячо очень, дядя Ник. Вот. Ирка Кроф кинула голубя, а учительница повернулась, и говорит, что это Глеб, и пусть идет сейчас же к директору, а я-то видела, что это не Глеб, а Кроф, а учительница еще и говорит, кто дежурный сегодня, я говорю, что я, так она сказала, чтобы я проследила, как Глеб Волков пойдет к директору, чтобы я его отвела. Мы встали и пошли, потому что она и слушать ничего не захотела, что это не Глеб. По дороге мы, конечно, Кроф дали как следует, и она даже не пискнула, а вообще-то пискля. Вот. Дальше. Дальше я вывела Глеба в коридор, а потом заперла его в уборную к мальчишкам, чтобы его никто не видел, а сама вернулась и сказала, что отвела его к директору. Понимаешь? Ну, а Глеб-то там сидит, выйти не может, я же его заперла, понимаешь? Я попросилась выйти, она меня выпустила, я пошла и выпустила Глеба, а потом пришла и села, а потом и он входит, тоскливый такой, я чуть не умерла от смеха. Училка его спрашивает, ну, что? А он печально так говорит, на первый раз простили, а потом сказали, что выгонят из школы. И сам чуть не плачет. А тут Ирка Кроф встает и своим тоненьким голоском говорит, что это она голубя кинула, и что Волков совсем не виноват, понимаешь. Учительница покраснела-покраснела, и сказала, что уроки окончены, потому что звонок. Дядя Ника, скажи, я ведь честно поступила, а?

СТАРИК кивает головой, что да, по его мнению, честно.

ЛЕНТОЧКА Слушай, дядя Ника, а если из школы придут, ты скажи, ладно, маме и бабушке, что я поступила честно, а то я боюсь очень.

СТАРИК кивает головой, что уж конечно, скажет.

53.

Они идут, СТАРИК и ЛЕНТОЧКА, по улице их города. Впереди регулировщик разгоняет машины на перекрестке, их толкают встречные, и они толкают встречных, когда заглядятся на что-нибудь, или когда остановятся неожиданно посреди движения, чтобы Ленточка могла наиболее вразумительно проиграть СТАРИКУ сценки из своей чудной жизни. А СТАРИК с такой огромной серьезностью слушает ее, так ему ДЕЙСТВИТЕЛЬНО интересно, что он растопыривает даже руки, чтобы кто-нибудь не помешал его Ленточке строить рожи. Мимо бегут машины по своим делам, — нормальная городская жизнь. Потом они идут дальше, и авоська с пузырьками позвякивает между ними, и солнце играет в стекле, живое и разное, чтобы потом сразу остановиться.

54.

Белое неподвижное солнце висит над пустым белым городом. Пустые белые улицы, белые мертвые дома, неподвижные, немые. Этажи с темными пустыми глазницами напоминают пустоту проемов между известкои, белой мокрой известкой, между нарами в белом бараке.

Город — белый неподвижный барак большого лагеря, который есть жизнь.

Слышны шаги, гулкие шаги по тишине.

И вот из правого проулка появляется ОН (наш старик средних лет в милицейской форме). ОН странно и смешно вышагивает, помахивая в такт обломком бамбуковой палки, вместо милицейского жезла. Заиграла веселая идиотская музыка, и ОН встал на пустом перекрестке, и поднял в пустом белом городе обломок бамбуковой палки черного цвета. И по его команде забегали, засуетились по улицам, переулкам, почти натыкаясь друг на друга, оставляя следы шин на мостовой, одинаковые крытые машины; они знают свою дорогу и свой ритм и скорость, каждая из них едет по очень важным своим делам, тормозит, стоит, трогается, и так много раз, много раз, много раз.

А на перекрестке стоит веселый ОН. ОН регулирует это движение, поднимает руки вверх, потом разводит в стороны, потом опускает вниз, по швам. Играет идиотская музыка, и ОН замечательно счастлив. Это должно вызвать смех.

55.

Потом закричат тормоза со всех сторон.

ОН стоит в центре тихих машин, которые окружили его кольцом, многими-многими дверцами сзади, долгой и тихой неподвижностью. И вот эти дверцы распахиваются по очереди в тишине, нелепо машут крыльями каких-то насекомых, качаются ставнями на ветру, открывают за собой тихую темноту.

В одном таком проеме покажется старая женщина, сухая, с белыми патлами. Она опустит ноги из кузова, покачивая ими. Она смотрит на НЕГО, на СТАРИКА, на НАС. Она видит нас. Это жена старика. Она говорит, устало и тускло: Ника, слышишь, Ника, на меня сегодня кричали, Ника, громко кричали, Ника.

56.

А веселый ОН взглянул на жену, сказал ей, прокричал ей: НИЧЕГО, НИЧЕГО, НИЧЕГО, ВСЕ ОБОЙДЕТСЯ.

И побежал-поскакал по кругу машин под веселую идиотскую музыку.

ОН кричит жене: Мне надо вот перекресток разгрузить, пробка образовалась, не видишь разве.

И ОН бегает от машины к машине, и захлопывает тихие двери, и, машины убегают в сторону.

Вот он заталкивает молча, хрипя, свою жену в машину, чтобы иметь возможность захлопнуть и эти двери, чтобы махнуть рукой — пожалте, путь свободен.

Его жена цепляется, царапается, отбивается, кричит, а кто будет следующий, кто следующий?

И ОН, сопя, заталкивает ее все же в машину, и машина уползает криво, оставляя следы шин на белой мостовой.