Смертная чаша

Хворостинин летел, зная: каждый миг огонь отгрызает людей от его малой рати. Брови опалил, руку обжег. Едва увернулся от падающей колокольни. Зарубил татарина, осмелившегося преградить ему путь. Выровнял коня, споткнувшегося на мертвеце.

Вылетел на поля подгородние. Повернул, прикидывая, где еще орудуют грабительские отряды татар… Обманул раз, другой и выскользнул у смерти из лап неподалеку от Новоспасского монастыря.

Сколько с ним сейчас ратников? Пересчитать! Сотня и шесть десятков уцелели из пяти сотен.

Хворостинин спрыгнул с коня, пал на колени, перекрестился.

«Господи! Благодарю Тебя за милость! Сберег нас, Царю Небесный!»

* * *

Что представляет собою всё это царство московитов? Случайное образование на границе истинно просвещенного, упорядоченного мира и азиатской варварской бездны. Мыльный пузырь на краю хаоса. Ни настоящей культуры, ни настоящего христианства, ни настоящего государственного строя: всё это существует здесь в странно искаженном виде, словно обезьяна нарядилась в человеческое платье и смотрится в кривое зеркало… Почему Бог даровал этой стране столь значительное богатство? Русские ничем не заслужили Его милости! Они бестолковы и ленивы, от них не добьешься дельной работы. Они корыстолюбивы и лживы, того и гляди обворуют тебя, как ежедневно обворовывают друг друга. Отчего же Господь терпит их? Отчего не карает их за тиранство государей и низость подданных?

Должно быть, всё это ненадолго.

Должно быть, вся эта Московская derzhav'а – эфемерное государство, коему суждено скоро исчезнуть под грузом собственным пороков.

Должно быть, крымский царь избран орудием Божьим. Ордами его, словно бичом, наказывает Бог нерадивых русских, в кровь рассекая тело их derzhav'а. И скоро падут гордые стены московские, словно непокорный Иерихон, разрушенный ревом труб…

Когда крымский царь подошел к Москве, никто уже не смел выйти из города, разве только отчаянные смельчаки. Значит, сегодня свершится суд Божий, в крайнем случае – завтра.

Но ты, ты, что делать тебе, чужому для этих мест человеку, порождению иного мира, попавшему сюда с невинной целью немного заработать на нерасторопности местного люда? Ты же ни в чем не виноват! Ты не должен отвечать за грехи русских перед лицом Его! Это совершенно неуместно.

Для чего попадать тебе под удар тяжкой десницы?

Тебе надо спастись. Любой ценой. И спасти всё то ценное имущество, которое даровали тебе по сию пору Господь Бог, а также твоя отвага, твоя разворотливость и твой ум.

Вчера, когда крымский царь явился к московским предместьям и зажег в миле от города увеселительный дом русского правителя в Kolomenskova, ты должен был предвидеть, что московитские ратники, разобщенные злобой друг на друга, не остановят его надолго. Ты сказал себе: «У меня еще есть один день, хотя бы один день». Разумеется, ты не пошел к своей сотне, ты не стал снаряжаться к бою. Но неужели ты не мог собираться чуточку быстрее?

Сегодня вместо семи возов добра, загруженных и приготовленных к дороге со вчерашнего вечера, ты идешь с двумя большими кожаными сумками на плечах. Их ремни, захлестнутые крест-накрест, гнут тебя к земле. Но ты говоришь себе, что золото, серебро и прочие ценные вещи – легкая ноша, когда они твои. Ты мог бы выгнать из Москвы целый табун ухоженных, дорогих лошадей, но огонь с утра отсек тебя от конюшен, и ты пеш, а дворня твоя идет за тобой, возложив кое-какие вещи на плечи и ворча на хозяина, мол, до чего же он дурак, совсем из-за него obeznozheli. В иное время ты отделал бы их так, чтобы навсегда запомнили. Но сейчас тебе следует соблюдать всяческую осторожность: при тебе сабля и две заряженных пистоли, у дворни – топоры, ножи и тяжелые молотки, а кругом огонь и сумасшествие, так не пожелают ли слуги верные среди всеобщего беспорядка открутить тебе голову и поживиться твоей казной? В Москве ныне полное бесчиние, ты видел, как одна знатная семья посреди яростного пламени сводила счеты с другой, и юношу-аристократа пронзили шилом… Неужто тебя, чужака, пожалеют? Нет, нет, ты можешь положиться только на самого себя.

Ты ведешь своих людей по той стороне кривой и неровной московской улицы, которая еще цела. Противоположная сторона уже охвачена огнем, и нестерпимый жар опаляет тебе лицо. Ты прижимаешься к самым оградам…

Куда бежать? У реки Москвы немцы построили вместительный погреб с каменными стенами и крышей; не рассчитали того, что вода стояла здесь под землею слишком высоко, и погреб скоро подтопило; пришлось его бросить, пользовались лишь верхней его частью. Но теперь следовало пробиваться именно туда. Вернее, бежать туда, нестись туда! Ибо на одном из слуг уже загорелась одежда, и пришлось его бросить.

Ты выводишь своих людей к реке. Тысячи горожан искали в ней избавления от мук. Однако дыхание огня, вовсю полыхавшего на берегу, среди многочисленных деревянных строений, уничтожало всякую возможность спастись: даже те, кто высовывал из воды одни лишь ноздри, не могли вдохнуть, ибо им в грудь входил губительно раскаленный воздух, а нос покрывался ожогами.