Смертная чаша

Было в нем шатание, хотел утечь в Литву. Посидел в опале, прощен и вновь возвышен, но не таит ли сокровенных злых умыслов?

Темкин-Ростовский? Пёс злобный, верный и бестолковый. Но тако ли уж бестолковый, не изображает ли глупца с задором, упрятав поглубже злокозненный ум?

Мстиславский? Нет, нет… Этот непоколебим. Ему не верить, так и верить некому.

И тут на государя снизошел гнев.

«Как смеют они впадать в измену?! Сколь далеко простирается низость слуг?! Отчего не боятся они Божьего суда? Отчего смеют говорить мне, что я растлен умом?

Кто, кто истинно растлил свой ум?! Я ли, желая властвовать над вами, прияв державство от отца своего и по воле Божьей? Вы ли, не захотев быть под моей властью и вызвав опалы на головы свои? Вы ли, не пожелав повиноваться мне, слушаться меня, но возмечтав владеть мною и всю власть с меня сняв, государиться самим, по вашей полной воле? Вы ли, восстав на меня из вашего самовольства?! Словом был бы я государь, а делом – не владел бы ничем! Колико напастей приял я от вас с детских лет! Колико оскорблений, досады и укоризны! В чем я виновен пред Богом? Истинно не в том, что властвую над вами! О, семя зверолютое! Мните себя благочестивцами, а душу свою единородную отвергли! Чем замените ее в день Страшного суда? Даже если приобретете весь мир, смерть все равно похитит вас! Не мните, будто вы праведники, ибо что праведного – на человека возъярившись, против Бога пойти! Разве слепы вы? Разве не видите: носящие порфиру наделены властью, божественные корни имеющую!

Изменники царю суть изменники Господу, богоотступники!»

Когда Иван Васильевич очнулся, вестник валялся у его ног с окровавленным лицом. Грамотка разодрана в клочья.

Ничего! Ничего!

Гнев очистил и укрепил его ум.

Кто?

Да всё равно, кто. Всегда есть кто-нибудь, и всегда можно обойти его, переиграть. С младых ногтей учены!

Просто его не должно быть рядом. Никого из них не должно быть рядом!

Иван Васильевич велел позвать князя Федора Михайловича Трубецкого – воеводу, коему под руку отдал он опричный государев двор. Тот явился без промедления.

– Первое. Послать грамоту князю Ивану Бельскому: всей земщине сняться с мест и идти на Москву – защищать столицу от крымского царя. Второе. Послать грамоту князю Темкину: двум полкам опричнины сняться с мест и идти на Москву – защищать Опричный двор от крымского царя. Немедленно! Третье. Тебе: поднимай свой полк! Чрез Москву идем на Ростов. С великим поспешением!

Заметив удивление Трубецкого, царь добавил:

– На Ростове соберем силы… Еще силы.

* * *

Сухой жаркий ветер задувал с таковой силой, что всадники едва удерживались в седлах, а сколько шапок он покрал – счету нет! Птицы пали с небес и прятались, не имея сил противостоять буре. Тучи скакали по небу, будто конные полки, пыль поднявшие на степных дорогах.

– …Много о себе понимаешь, Дмитрей Иваныч! – с холодной яростию отвечал Хворостинину князь Тёмкин-Ростовский. – Задуровал! Как бы не аукнулось тебе перед царем!

Хворостинин, едва сдерживая гнев, еще раз попытался вразумить старшего надо всем опричным разрядом воеводу:

– Изо всего воинства два полка на Якиманке да на Болоте с басурманами прямое дело делают, насмерть бьются. Уже на Варламьевскую улицу татарин вступил! А мы стоим недвижимо. Как бы нам с тобою перед Богом промедление не аукнулось.

Со всего Замоскворечья, со всего Чертолья, с Новодевичьей обители кричали колокола. Гиб-нем! Гиб-нем! Гиб-нем! Вот уже задохлись гласы монастыря – повалил оттуда дым, яко вчера шел он от государева Потешного дворца, что в Коломенском, а сегодни – от дальних слобод московских.

Темкин-Ростовский не сдержался и заорал:

– Стой на месте, где тебе велено! Стой на месте! Там какие полки, т-твою? Земские!! А тут опричный двор царев! Ты его поставлен защищать! Его, м-мать, его, а не что-нибудь другое! Ни шагу из Занеглименья! Башкой ответишь!!

Там, у излучины Москвы-реки, вот уже второй час шла сеча. Конные сотни рубились с татарами, терпели дождь из стрел и сами поливали в ответ неприятеля, мешались с чужими ратниками в рукопашной, брались за топоры, за ножи, голыми руками душили врага и умирали, уступая ему шаг за шагом…

Старшие земские воеводы – князья Иван Мстиславский да Иван Бельский – самолично водили русских ратников в бой. Держались, сколько могли. Но сила солому ломит!

«Где это видано, чтобы Большой полк да Правая рука от басурман одне отбивались, а рядом бы два полка стояло и они б не ворохнулись – не дернулись своих у волка из пасти вытащить! Да хоть бы трикраты земские оне, а мы опричные, да ведь русские же! Одной веры! Как в глаза потом…»

– Христом Богом молю, дай мне хоть пять сотен! Я татар остановлю! Я отсюда вижу, како их остановить! Да снедь рачья! И Опричный двор целехонек останется, ежели сейчас ударим!

Тёмкин-Ростовский посмотрел на него бешено, яко зверь на мясо.

– Тронешь хоть десяток с места, и я велю в спину тебя из луков расстрелять, изменника!