Смертная чаша

– Станешь моей женой, так будешь жить богаче всех на Москве! – не унимался немчин. – Возьми, вот тебе мой подарок. Никто, кроме меня, тако тебя не одарит.

Он протянул ей золотое зарукавье с земчугом и адамантами. Улыбнулся. Даже поклонился слегка.

Дуняша с яростью выбила вещицу из протянутой руки. В самые глаза обидчику она крикнула:

– Нет!

Немчин в гневе схватил ее за рукав, потащил к себе.

– Да я тебя сам…

Неожиданно к Прасковье вернулся дар речи. С покоем и приязнью сказала она, глядя немчину за спину:

– Давай, Мишенька.

Басурману врезали от души. Молчком грянулся он наземь. Лежмя лежит, не чирикнет.

Сей же час Дуняша со слезами убежала в дом.

Князь Мангупский отбросил батожок, коим уязвил он Штадена, зайдя ему за спину.

– Со тварью с этой лицом к лицу нельзя, изветами в гроб вгонит.

– Убил! – всполошилась Прасковья. – Убил ирода! Что с тобой теперь будет? О-ой…

– Да откуда убил! – рявкнул князь на жену. – Я свой удар знаю! Полежит-полежит да встанет, чай, не бумажный… Не об нём сказ. Я на чужой двор за тобой зашел, а не за немчишкой. Приспела пора отодрать тебя как сидорову козу! Тараруйка! Куда шастать повадилась? Тишенковы у государя не в чести. А ты что? Переймешь у них беду к себе в дом! На чью башку ненастья захотела? На мою? На свою? Али детишкам в подарок? Вот я тебя!

Он замахнулся на супругу, но бить не стал: дело семейное, не у чужих же в усадьбишке жену соромить.

– Дак она… подруга мне ить… – залепетала Прасковья.

– Хыть сто раз подруга, а рассуждение иметь надо! Да что с тебя, бабы, взять? Дура – она и есть дура.

Прасковья, телесатая, большая, вся мягкая и круглая, словно квашней от шеи до пят набитая, щеками румяная, очами хитрая, обняла супруга, чернявого, будто головешка, да и забормотала ему на ушко:

– Учи меня, беспутную! Всё, как ты скажешь, содею! Богатырь мой! Как ты… ему! Удалец мой! Учи, учи!

Голову ему на грудь склонила. А потом – р-раз и сделала мужу подножку. Словчила! Навалилась на него всей тяжестью, под собой удержать норовит.

Князь Мангупский от таковой дерзости нимало не растерялся. Ухватил жену крепким хватом и живо обратал: перевернул, положил на обе лопатки. Прасковья смотрела на него с ужасом: прибьет? не прибьет?

– Рехнулась, баба?

Она кивнула. По голосу мужнину слышно: не прибьет, соскучился по ней.

– Побороться захотела, Парашка?

Она опять кивнула.

– Не у чужих же, корова-то безмысленная! Домой пошли.

И они пошли.

– Чего Мишенькой меня назвала, когда Федор я? Спозналась с кем? Гляди у меня!

– Один ты у меня, Феденька, один! Один, мой свет! А Мишенькой назвала от немчина: видеть-то он тебя не видел, так пускай теперь поищет того Мишеньку, авось найдет кого…

Князь, довольный, потрепал жену по щеке.

* * *

Штадену повезло: он очнулся до того, как пришли слуги, чтобы вышвырнуть его из усадьбы.

Не сразу поднялся: голова трещит, сил нет. Какой же мерзавец ударил его? Сзади! Почему не вышел лицом к лицу? Хворостинин не мог, он с полками… Мишенька? Дайте срок, отыщем сего Мишеньку, отыщем злодея! Насидится еще в тюрьме…

Тут он услышал гавканье и визг в пяти шагах от себя. Со стоном поднялся на четвереньки. Глядь, а рядышком вертится собачья свадьба. Псы кружат вокруг суки, взрыкивают да взлаивают с очумелыми мордами.

Поискал в траве драгоценное зарукавье – не пропадать же хорошей вещи! Ну? Не видно нигде. И медлить нельзя: еще чуть-чуть, и господские холопы угостят его дубьём.

Да где ж ты…

Тут он почувствовал, как что-то живое и горячее прикоснулось к его ноге. Оглянулся. О! Шелудивый кобель обдул ему колено и смотрел теперь настороженно, погонится ли за ним человек.

Штаден дрыгнул ногой, но кобель, визгливо тявкнув, увернулся от пинка. Отбежал. Потом на миг повернулся да глянул на человека с презрением. Возьми меня, мол. Давай! Возьми. А? Кинешься? Пришибешь? Хренушки! Куда тебе, слабак.

Надо бежать отсюда.

Глава 13. Гибель Москвы

Государь, царь и великий князь московский Иван Васильевич сидел в Серпухове, ожидая донесений. Охранял его лучший полк опричный, а в том полку весь государев двор – три тысячи избранных слуг на добрых конях, в сияющих доспехах. Всё вокруг царя дышало необоримой мощью.

Но… скверный выдался месяца маия 21-й день.

Седмицу назад Иван Васильевич вышел с опричными полками из Слободы. Земские же воеводы давно покинули столицу. К Оке, на главный рубеж обороны, царь выдвинул пять полков земских и два опричных.

Сторóжи дальние, во глубине степей рыскающие, извещали: «Пошел царь крымский на государевы украйны!» До поры до времени от станичников приходили донесения: стоит Девлет-Гирей там-то, пошел Девлет-Гирей туда-то. Яснее ясного!

И вдруг доклад: потеряли Девлетку! Князь Бельский, первый воевода Большого полка и всей воинской силе земщины старший начальник, грамотку шлет: «Передо мною татар нет на день пути!» Князь Мстиславский такожде пишет: где его полк Правой руки поставлен, от басурман и следа нет.