Смещение

Занимался, конечно. Когда? Он вспомнил доску, на которой быстро выстукивал мелом математические значки, будто передавал азбукой Морзе. Вспомнил комнату, где на стене висела доска, а на улицу, точнее — прямо в небо, потому что, кроме неба, ничего не было видно, — выходило огромное окно, которое мойщики, нанятые компанией, мыли каждые два дня мыльным раствором, заглядывая в комнату и, видимо, удивляясь тому, что хозяин кабинета сидит, развалившись в кресле, курит гаванские сигары и смотрит в потолок. За что ему только деньги платят?

Он узнал формулу. Узнал уравнение, записанное под формулой — не длинное и вполне понятное. Естественно: он сам его написал полчаса назад и теперь смотрел удовлетворенно — красивое уравнение, правильное. Уравнение, дополняющее его теорию, не воспринятую научным миром.

Это уравнение, эта формула были записаны на первой странице одиннадцатистраничного текста. Не той, что показали в прессе.

— Нет, — повторил Алан. — Моя специальность — квантовая космология. Инфляционные теории. Рекурсивные модели.

— Китайская грамота, — буркнул Эверетт.

— Но…

— Да?

— Пожалуй, я знаю, о чем идет речь в документе вашего отца.

— Вот как? — Неприязнь в голосе Эверетта была теперь настолько явной, что даже Алан, ощущая себя висевшим в пространстве на длинных упругих невидимых, но твердых нитях, почувствовал это отчуждение, недоверие, желание скорее избавиться от гостя и одновременно — выяснить, откуда этот человек знает то, чего знать не может.

— Я просил вас объясниться, — стараясь говорить без эмоций, произнес Эверетт, глядя в глаза Алану, как гипнотизер со сцены смотрит в зал, видя каждого зрителя и находя тех, кто готов поддаться. — А вы продолжаете говорить загадками.

Алан докурил сигарету и уронил на пол окурок. Эверетт не стал поднимать.

— Я слушаю, — теряя терпение, сказал он.

— Я не знаю, что сказать, — заговорил Алан с отчаянием человека, бросающегося в бурные волны прилива и знающего, что не умеет плавать, никогда не учился, с детства боялся воды, но все равно готового плыть, бороться с пеной, соленой и неприятной. — Я вдруг что-то вспоминаю, будто всплывают картинки из детства, но я тогда был не ребенком… не могу объяснить. Не знаю почему, но я уверен, что, если вы мне покажете… лучше, конечно, иметь копию, но хотя бы посмотреть… весь документ… Это не секрет, верно? Вы сами еще пару дней назад не знали о его существовании! Так написано в новостях, и я думаю, это верно. Вы передали в прессу только одну страницу, а я хочу… мне нужно видеть все, и тогда я пойму.

— Во-первых, — Эверетт поднял окурок и бросил в пепельницу, — у меня нет документа. Если вы видели новости, то знаете, что бумаги у моего адвоката. Одну из страниц я позволил ему опубликовать. А пакет сегодня ночью исчез из офиса Кодинари. Вчера, кстати, кто-то совершил налет на офис Шеффилда, об этом вы, надеюсь, знаете? Бумаг не нашли, и сегодня ночью ограбили Кодинари. Понятия не имею, как это произошло. Офис на седьмом этаже, камер там больше, чем комаров в Линдском парке, следов взлома нет. Кому эти бумаги понадобились? Старая математика, полвека прошло. В общем, я не могу вам ничего показать, потому что у меня ничего нет.

— Но послушайте! Если камеры ничего не показали и взлома не было, то как документ мог исчезнуть?

— Полиция разбирается. После разговора с вами я поеду, чтобы дать показания, хотя, каких показаний от меня ждут, не имею представления.

— Но кому…

— Кому выгодно? Будучи физиком, вы понимаете — никому. Сначала я грешил на Бюро. Отец много лет работал на Пентагон, знал чуть ли не все военные секреты, руководил стратегическими проектами. Отец был первым, кто сделал в свое время расчет ядерной зимы. Я узнал об этом от Бирна, когда тот работал над биографией. Отец мог что-то такое написать, и потому Бюро им занялось. Это похоже на их методы. Но если было бы так, полицию к расследованию не подпустили бы на пушечный выстрел. Это вы понимаете?

— Да.

— И Бюро не допустило бы, чтобы хотя бы одна страница попала в прессу. Так?

Эверетт будто просил Алана о поддержке.

— Да.

— Делом занимается полицейское отделение, обычный следователь, ничего не понимающий в физике. Для него это загадочное, но тем не менее обычное дело, которое он будет расследовать обычными методами. Понимаете?

— Нет, — сказал Алан.

— Я тоже, — кивнул Эверетт. — И к этой фантасмагории в пандан: вы знаете то, чего знать не можете, утверждаете, что можете понять формулы отца, хотя никогда многомировой теорией не занимались. Может, вы… Понятно, не исполнитель, а…

— Вы с ума сошли! — Восклицание прозвучало так громко, взволнованно и резко, что Эверетт отпрянул. Алан не узнал своего голоса — ему показалось, что крикнул не он, а некто невидимый, но внимательно все слушавший.

— Простите, — пробормотал Алан. — Но это дико!

Эверетт смотрел на Алана, ожидая продолжения.