Смещение

— Лиз, — проговорил Марк так тихо, что Алан не расслышал, но — то ли по губам, то ли интуитивно — понял слово. — Лиз покончила с собой в девяносто шестом году, через четырнадцать лет после смерти отца. — Эверетт заговорил чуть громче, но Алану все равно пришлось наклониться вперед, чтобы слышать. — Она оставила записку, ее нашли не сразу (записку или Лиз? — хотел спросить Алан), а я увидел ее значительно позднее (записку или Лиз??), она писала, что уходит в параллельную вселенную, чтобы быть там с отцом. Оказывается, она верила в эту… И в отца. А я — нет. Мне не нужны были параллельные вселенные, я ничего не хотел о них знать, потому что отец не хотел знать меня. И Лиз. Если бы не любовь к отцу, Лиз не пыталась бы… Несчастная любовь. Вы можете представить несчастную любовь девочки к отцу, а он не только этого не понимал, он этого просто не замечал. Говорят, от любви сходят с ума, стреляются… От любви к женщине. К мужчине. А несчастная любовь к отцу — как с этим жить? Он вошел в комнату, Лиз лежала лицом к стене, но не спала и слышала каждое слово. Он сказал то, что сказали вы, и вышел, даже не подойдя к ней, не коснувшись, не погладив по голове, не сказав хотя бы «Не делай так больше».

Эверетт говорил все громче, на последних словах перешел на крик, поперхнулся и замолчал.

— Что он сказал? — теперь Алан говорил одними губами, Эверетт услышать не мог, но ответил — то ли Алану, то ли себе:

— Вы забыли? Не хочу повторять. Я тоже забыл. Думал, что и Лиз забыла. Она никогда не вспоминала при мне о той сцене. Оказалось — помнила все! Я и сейчас не могу понять, какой бывает любовь девочки к отцу. Ничего плотского. То есть я так думаю. Но духовная… душевная привязанность так глубо…

Эверетт замолчал, не договорив.

Молчание продолжалось тринадцать секунд. Внутренние часы отсчитывали время не хуже лучших электронных, Алан не считал, но ощущал, как вязкая волна времени проталкивает себя в пространстве мысли, унося с собой понимание, как река уносит, перекатывая, камни, оставляющие на дне следы, подобные неглубоким воронкам.

Через тринадцать секунд Эверетт сухо произнес:

— Вас, однако, интересуют только формулы. Я понимаю. У меня ощущение, будто вы — инкарнация отца. Вы знаете то, что знать не можете. Вы курите сигареты, какие курил отец. Вы так же, как он, держите голову — высоко подняв подбородок. У вас такой же взгляд.

Алан замотал головой.

— Да, — согласился Эверетт. — Я тоже не верю в инкарнации. А совпадения… Господи, я встречался и не с такими. В две тысячи третьем мы гастролировали во Франции, дали концерт в Ницце и возвращались в отель, я почему-то вспомнил о школьном приятеле, его звали Ноэль, мы, бывало, спорили вплоть до драк, как это обычно бывает. Не думал о нем много лет, да и с чего бы? Вдруг вспомнил. Вошел в холл отеля и увидел Ноэля, он сидел в кресле и читал газету, я его сразу узнал, он поднял взгляд и тоже узнал меня. Мы обнялись как старые добрые знакомые. Я тогда подумал: какова вероятность такой встречи? Один шанс на миллиард? На сто миллиардов? Вы меня понимаете?

Алан кивнул.

— Случайное совпадение, — пробормотал Эверетт и неожиданно спросил: — Не хотите ли выпить? Стаканчик виски. А?

Алан хотел. От невыносимого желания выпить у Алана задрожали пальцы.

— Да, — сказал он. — Пожалуйста.

Эверетт поднялся и, бросив на Алана взгляд, смысла которого тот не понял, направился к встроенному в стену бару. На двух полках стояли початые бутылки и несколько стаканчиков разных размеров.

— Вот, — с удовлетворением хозяина хорошей коллекции сказал Эверетт. — Могу предложить шотландский «Джонни Волкер», ирландский «Джеймисон», американские «Джек Дэниэльс» и «Джим Бимс»…

Эверетт перечислял названия, оставляя выбор гостю.

— Джек Дэниэльс, — наугад назвал Алан.

— Я так и думал, — произнес Эверетт загадочную фразу. Не оборачиваясь к Алану, он свинтил с бутылки крышку, налил в два стаканчика граммов по пятьдесят, прошептал что-то, будто молитву, и только после этого повернулся и посмотрел Алану в глаза.

— Давно вам нравится «Джек Дэниэльс»? — небрежным тоном спросил он.

— Н-нет, — прислушиваясь не к Эверетту, а к собственным ощущениям, ответил Алан.

Он взял из руки Эверетта стаканчик и посмотрел сквозь него на свет. Жидкость красиво переливалась, и Алан испытал два сильных, но не сочетаемых ощущения: желание немедленно выпить и попросить еще и желание поставить стаканчик на стол и больше к нему не прикасаться.

Он отпил глоток, прокатал жидкость во рту, проглотил и медленно допил остальное.

— Чтоб меня черти взяли, — негромко выругался Эверетт.

— Что? — не понял Алан. В висках застучали молоточки, мир вокруг стал неуловимо другим.

— Из шести сортов виски вы выбрали тот единственный сорт бурбона, который пил отец, — глядя поверх головы Алана, сообщил Эверетт. — Вероятность одна шестая, верно? Вы взяли стакан уверенным жестом. Я помню этот жест. Это жест моего отца. Вы не сразу выпили, а подержали первый глоток во рту. Так делал отец. Вы физик. Какова вероятность этих совпадений, включая Лиз, фразу отца, то, что курите вы «Кент», как он…