Смещение

— Миссис Риковер, — сказал Шеффилд в пространство, и Карпентер понял, что секретарша слышала их разговор, слушает и сейчас, все записывается, и если адвокат продемонстрирует запись полицейскому начальству, детектив вылетит со службы со скоростью выведенного на орбиту спутника. Мысль эта промелькнула и спряталась.

— Да, шеф, уже заказываю. — Голос раздавался с потолка, а может, из спинки кресла, в котором сидел детектив, или возникал в воздухе и слышен был со всех сторон сразу. Конечно, такого быть не могло, что-то происходило с его сознанием, Карпентер это понимал, но отнесся если не с безразличием, то с ощущением, что все происходит как предписано законами природы, с которыми нужно примириться и не делать лишних движений.

— На ручке сейфа, где ваш калифорнийский коллега доктор Кодинари хранил особо важные документы, — сообщил Карпентер, — эксперты обнаружили молекулярные следы, содержащие вашу, адвокат, дезоксирибонуклеиновую кислоту.

Название Карпентер произнес без запинки, хотя все прежние попытки произнести это длинное слово ему не удавались, он их давно бросил и говорил просто: дээнка. Как все.

Адвокат кивнул.

— Сейф, — объяснил на всякий случай Карпентер, — был вскрыт позапрошлой ночью, и похищен документ, который…

— …который, — закончил Шеффилд, — я недавно воспроизвел по памяти, чем и запустил процесс, к финишу которого мы приближаемся.

— По памяти? — поразился Карпентер. — Насколько я знаю, там одиннадцать страниц одних только математических формул! Вы так хорошо знаете математику?

Что-то в его мозгу переключилось на другой режим, и он, не переводя дыхания, задал второй вопрос из своего списка:

— То есть вы признаете, что участвовали в похищении документа?

Шеффилд пожал плечами.

— Как посмотреть, — сказал он задумчиво. — Физически меня там не было. Алиби, если хотите, у меня железное. Но я понимаю, детектив, что самые железные алиби довольно часто оказываются тщательно подстроенными. Я сам не занимаюсь уголовными делами, — с извиняющейся улыбкой пояснил Шеффилд, — но у меня немало друзей в адвокатской среде, так что с тем, как рушатся алиби, я знаком.

Третий вопрос слетел у Карпентера с языка, хотя он не хотел его задавать:

— Это формулы, из-за которых мы должны сидеть и ждать?

— Да, — кивнул Шеффилд и добавил: — Бред, вам не кажется?

Это был четвертый вопрос, готовый слететь у Карпентера с языка, и потому он ограничился пожатием плеч.

— Ваше начальство не будет вас искать, если вы не явитесь с докладом?

— Нет, сэр, результат нашего разговора я должен внести в компьютер, после чего могу…

Он замолчал, поскольку Шеффилд его не слушал. Адвокат откинулся в кресле и закрыл глаза.

Что-то в этом деле не так.

Смешно, что он об этом подумал.

— Кодинари и Эверетт, — сказал Шеффилд, не открывая глаз, — летят рейсом «Американ пасифик», посадка в двадцать три десять по вашингтонскому времени. Бербидж, Армс и Эверетт — из Принстона рейсом «Пан-Америка», посадка в двадцать три двадцать. Шерман с дочерью оформляют документы о выписке из клиники святой Терезы.

Кто эти люди? И почему фамилию Эверетт адвокат повторил дважды?

— Эверетт?

— Сын и отец, — объяснил Шеффилд.

— Отец? — переспросил Карпентер. Почему-то упоминание об Эверетте-старшем показалось ему неуместным и бессмысленным.

Шеффилд не ответил.

— А что Остмейер? — спросил Карпентер. — И та женщина? Миссис Чарлз?

Шеффилд приоткрыл глаза, будто две форточки, выстрелил взглядом в детектива, и форточки закрылись.

— У них своя миссия, — буркнул он. — Спросите у Эверетта.

— Которого?

Шеффилд промолчал.

Ничего не понимаю, думал Карпентер. Что происходит? Будто игра. Нелепая игра, в которой он принимает участие против воли. Он не любил фантастику, не смотрел популярные блокбастеры, где герой-одиночка спасает мир от злых инопланетян или космической катастрофы. Все это было высосано из пальца и не имело отношения к реальности. В книгах и фильмах диалоги, подобные тому, что происходил сейчас, были бы на месте, поскольку смысла не имели, слишком много пафоса и маловразумительных слов для привлечения внимания недалеких читателей и зрителей. А здесь… сейчас… Он сам произносил слова, лишенные содержания, и знал, что все обстоит так, как он говорил, и как говорил адвокат, и судьба мира зависит от того, что сумеют сделать те, кто скоро будут здесь, и те, кто уже здесь — значит, и он тоже. Мысль была не его, но принадлежала ему. Судьба мира, господи, бред-то какой.

— Доктор Шеффилд, — сказал Карпентер, превозмогая себя, пытаясь подавить в себе нечто, чего он не мог понять, определить, привычно проанализировать, — вы должны подписать документ о том, что не будете покидать город и явитесь в полицию в назначенное время, указанное в документе, для дачи показаний по делу, по которому вы проходите как свидетель, но дело может быть переквалифицировано в зависимости от того, какие показания…

«Что я несу?»

Шеффилд широко раскрыл оба глаза и смотрел на детектива с изумлением.

— Что вы несете, Карпентер? — перебил он полицейского, нанеся ему, таким образом, глубокую служебную и человеческую травму.