Смещение

В правом кресле у окна сидит детектив Карпентер, на угловом диванчике — девочка Вителия, странное существо, в свои двенадцать лет она выглядит на девять, а говорит, будто взрослая женщина. Девочку обняла ее мать, журналистка Лаура Шерман. Нервничает. Она тоже полагает, будто что-то идет не так? Шеффилду передается (флюиды? Эмпатия? Напряженные нервы?) ее состояние, и, может, потому возникла мысль — что-то пошло не так, и теперь…

Явились Кодинари с Эвереттом, Эльза доложила и заняла место свидетеля, в левом кресле. На ней было зеленое платье с широким темным поясом. И большая брошь на груди — Шеффилд прежде не видел этой броши у Эльзы, и не будь ситуация столь напряженной, непременно спросил бы. О броши? Или о платье?

Почему? То есть не «почему не спросил», а «почему не обратил внимания»?

Такого не могло быть. Эльза все время была у него на глазах. Вышла секунд на десять, чтобы встретить Кодинари.

Черт. А кресла? Они всегда так стояли. Но ведь раньше… Об этом он тоже не подумал? Когда он приехал в офис утром, эти кресла… Да, как всегда, как много лет! В кабинете было два — ДВА — кресла. Одно у окна, другое — перед столом, а у противоположной стены всегда стоял стол Эльзы. Кресло было — маленькое, Эльза сама его выбирала, чтобы ей было удобно.

Будто прорвало плотину.

Стены в кабинете были покрашены в светло-зеленый цвет. И белый потолок. Так любил отец, и так было много лет… Когда вошли Кодинари с Эвереттом, стены были белыми — как сейчас, а потолок — как сейчас — светло-голубым.

Шеффилд не мог встать. Ноги… Он их не чувствовал. Руки… Он сцепил ладони так, что побелели костяшки пальцев.

— Эльза, дорогая… Ты помнишь? В то утро, когда вскрыли пакет… Какое на тебе было платье, дорогая Эльза?

— Зеленое, шеф, мое любимое, с широким поясом. А почему… О, господи…

Вспомнила. Она тоже вспомнила.

— Не красное?

Эльза молчала.

Что-то пошло не так.

В висках застучали молоточки, заломило затылок. Давление? Стресс? Шеффилд зажмурился.

Стало темно.

* * *

Они стояли на ступенях перед входом в небоскреб, возвышавшийся, будто Стена Вокруг Мира из старого рассказа Когсуэла. Алан с детства помнил этот литературный образ, был поражен масштабом — точнее, словами, описывавшими Стену. И еще здание напоминало знаменитый «черный обелиск» Кларка, лунное послание инозвездной цивилизации.

Алан пытался сосчитать этажи, но такой возможности архитектор не предоставил — никаких стыков, окон, сплошной темный — не черный, а очень темный серый камень. Может — даже скорее всего! — не камень, а другой материал, почти не отражавший солнечного света. Если бы в здании были окна, стекла слепили бы не хуже тысячи зеркал.

— Боже… — повторяла Ализа, крепко уцепившись за локоть Алана. — Боже… Боже…

Шок.

Люди входили, выходили, мужчины, женщины, молодые и пожилые, в темных костюмах и чуть более светлых платьях. На первый взгляд казалось, что все носили одинаковую одежду, но на второй взгляд — чуть более внимательный — оказывалось, что это не так. Разнообразие фасонов, стилей и, в какой-то мере, цветов поражало. Именно это, а не здание, стало для Ализы шоком — в своем привычном брючном костюме она почувствовала себя Золушкой, которой еще не коснулась волшебная палочка феи.

— Пойдем, — нетерпеливо сказал Эверетт, — нас ждут.

— Где мы? Что это все?.. — потребовал ответа Алан, взглядом пытаясь найти двери, впускавшие и выпускавшие людей. Дверей не было: люди входили в стену, выходили из стены, это не поражало и выглядело естественным, хотя Алан не понимал, почему у него возникло такое ощущение.

Их ждали, и он знал — кто и зачем. Не мог вспомнить, но с ним такое случалось: просыпаешься утром в незнакомом месте, пытаешься понять, куда перенесся во сне, и только несколько ужасных секунд спустя узнаешь свою комнату, светильник на потолке, шкаф в простенке и окно, куда неистово бьется спозаранку вставшее и еще не растратившее сил солнце.

— Ализа, дорогая, все хорошо, — сказал он, и Эверетт одобрительно кивнул. — Мы в Вашингтоне, это Харвей-стрит, дом девятнадцать, здесь находится офис доктора Шеффилда.

Он обнял Ализу за плечи и впервые за годы знакомства ощутил слабый аромат ее духов, запах ее волос и кожи. Он обнял Ализу крепче и потерся щекой об ее щеку, неуклюже поцеловал в нос, а потом в губы, и она — к изумлению Алана — ответила на поцелуй. Для него это оказалось еще большим шоком, чем перемещение в пространстве — времени, которое можно было бы назвать телепортацией, если бы Алан не знал, что произошедшее имело совсем другую физическую природу.

— Пойдем, — повторил Эверетт, и Ализа отстранилась.

— Пожалуйста, Алан, — сказала она. — Не сейчас.

Разумные слова в неразумном мире.

Они так и пошли — обнявшись. Эверетт немного опередил их и, прежде чем войти в стену, показав пример спутникам, достал из кармана пиджака пачку «Кента», выбил сигарету, зажег ее, взмахнув рукой, как фокусник, закурил и протянул пачку Алану.

Алан вытащил сигарету привычным жестом, но смутился под взглядом Ализы и положил сигарету в карман. Эверетт впереди, а они следом прошли сквозь стену — подумаешь, невидаль.