Смещение

Понимание рождалось медленно, интуитивно. Осознание сути всегда возникало с нарастанием интерференции, увеличением числа склеек с собой в разных ветвях, в росте взаимных запутанностей. Когда это число устремлялось к бесконечности и все «я» становились единым существом, происходило, будто вспышка молнии, озарение.

Алан испугался. Впервые в жизни он испугался не кого-то (ах, как он боялся в детстве Чужого, приходившего невидимкой в его спальню!) и не чего-то (ох, как он боялся «слить» экзамен по теории струн в университете, хотя и знал, что беспокоиться не о чем). Алан испугался себя, неожиданной мощи, ниоткуда взявшейся психологической энергии. Он боялся произнести лишнее слово, способное сместить максимум распределения миров. Слово стало богом, слово было богом, слово, как сказано в Евангелии от Матфея, создало мир — какой-то из миров точно. От слова зависела судьба — судьба человека (бесконечного числа людей!) по имени Алан Бербидж, судьба женщины (бесконечного числа женщин!) по имени Лаура Шерман и ее дочери (дочерей во всех ветвях!) Вителии. Судьба женщины (бесконечного их числа!) по имени Ализа Армс.

Ализа, подумал он и посмотрел ей в глаза, не оборачиваясь. — Я хотел тебе сказать, но не понимал себя, а сейчас понял, и ты должна знать…

Я знаю, ответила Ализа взглядом, мыслью, чувством. Я всегда знала. Алан, у нас с тобой все хорошо, и у нас с тобой все плохо, у нас есть дети, двое — мальчик и девочка, и единственная дочь Селия… Мы любим друг друга, всегда любили, и мы друг к другу холодны. Мы запутаны в безбрежной Вселенной. Когда люди говорят «ах, как все запутано», они не представляют, насколько это верно в прямом физическом смысле… Я люблю тебя, Алан. Здесь и сейчас.

Лаура вздрогнула, то ли почувствовав мысль, то ли поняв — себя, прежде всего и единственно: себя!

— Я люблю тебя, Ализа. — Слова прозвучали вслух и заполнили комнату, хотя Алан был уверен, что произнес их мысленно — только для нее, для нее одной.

— Послушайте! — повторил Эверетт раздраженно. — Не время для…

— Но с этого надо было начать! — возмутился Алан, произнеся, наконец, слова, которые — знание стало осознанием — сместили максимум распределения, как хотел он. Он один, и он — мультивидуум, человек мироздания, бесконечно сложный и непознаваемый.

— С этого все началось, — заставив себя отрешиться от прочих мыслей, спокойно сказал Алан.

— С этого? — поднял брови Эверетт. — Началось с того, что в шестьдесят первом году Бор не пожелал меня выслушать.

— Я помню, — отмахнулся Алан. — Я был подавлен равнодушием классика, но пренебрежение Бора вызвало еще и злость. Помню, да. Сделать назло. Показать всем. Мы летели с Нэнси и Лиз над Атлантикой, будто плыли по белому бездонному и безграничному облачному океану, и тогда — почему-то это произошло, когда я отвечал на невинный вопрос Нэнси «почему самолет не поднимется выше, тучи такие угнетающие?», да, ощущение было именно таким, и я сказал, что летим мы в предназначенном для нас эшелоне с предназначенной для нас крейсерской скоростью пятьсот миль в час, и понял, каким должно быть продолжение диссертации. Если миров бесконечно много и в каждом существует наблюдатель, я, то вполне вероятно — тогда мне это показалось очевидным, — что все результаты единственного эксперимента, все мои «я» должны быть запутаны друг с другом и представлять единое квантовое целое. Единую квантовую суть. Описываться единой волновой функцией.

— Да, — нетерпеливо перебил Эверетт. — Будем предаваться воспоминаниям или исправлять ошибку?

— Какую ошибку? — удивился Алан. — Не было ошибки, я все рассчитал правильно!

— Потратив на это двадцать лет!

— Разве это были плохие двадцать лет, Хью?

Алан впервые назвал по имени своего альтер эго. Будто обращался к себе, говорил с собой, себе возражал, с собой соглашался, себя называл великим и ужасным неудачником.

Эверетт не ответил.

— Тебя не удивляет, — тихо спросил Алан, — что ты больше не хочешь курить и мысль о стакане виски тебе в голову не приходит? И о Нэнси ты думаешь не так, как еще минуту назад?

— А ты… — начал Эверетт и запнулся.

— Я никогда не любил виски, — буркнул Алан, — и курил раз в жизни. Но когда ты… когда мы… Наваждение…

— И растворение друг в друге, — согласился Эверетт, поискал взглядом, куда сесть, но все места были заняты, и он опустился на пол, сел по-турецки, скрестив ноги. — Если ты понимаешь лучше меня, то скажи, в каком из миров мы сейчас? Максимум распределения сместился, но мы… Мы?

— Это есть в моих… наших расчетах, — с легким раздражением сказал Алан. Ализа прижала его ладонь к груди, он почувствовал, как бьется ее сердце, наклонился и поцеловал Ализу в щеку. Никто этого не увидел: поцелуй случился во множестве реальностей, но не в этой. Здесь и сейчас поцелуй оказался мысленным.

— Мы можем сместить максимум на прежнее место? — спросила Лаура. — Сделать так, чтобы реальность стала какой была до того, как доктор Шеффилд распечатал конверт, а доктор Кодинари достал одиннадцать листков?