Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Изоляция девочки-дворянки от семейных забот матери, ухода за новорожденными (братьями и сестрами), табуирование матерью собственной беременности и родов приводили к тому, что молодые дворянки, выйдя замуж, были не подготовлены к материнской роли, что усугубляло драматизм их переживаний, особенно в условиях конструирования типа «сознательной матери». Знания взрослых девушек о собственных репродуктивных функциях были настолько ограничены, что многие из них появление детей связывали с поцелуем, с нежными романтическими ухаживаниями, с одним фактом присутствия мужчины. Полученные дворянками сведения об особенностях зачатия и деторождения от более старших подруг, от замужних сестер, из медицинской и художественной литературы воспринимались ими в метафорах «страх», «страдание», «ужас», «смерть», «боль», «постыдный акт».

Видимые изменения в сфере сексуального просвещения и интимных представлений дворянок в России начинают происходить в начале XX века, вследствие десакрализации полового вопроса, широкого распространения специальной медицинской литературы, декадентских настроений в русской литературе, падения многих запретов в условиях бурно менявшегося общественного уклада. Девочки располагали все большими возможностями получить сексуальное просвещение вне семьи (популярные медицинские пособия, откровенная литература, открытая продажа и реклама контрацептивов и сексуальных «игрушек»). В то же время родители продолжали защищать традиционную половую мораль и дистанцироваться от вопросов сексуального просвещения подростков, что являлось латентной причиной многочисленных подростковых «истерий» начала XX века и конфликта поколений. Повсеместно появлялись девочки из интеллигентных семей, восстававшие против предписанной сексуальной табуированности и сдержанности. Их поведение приобретало различные протестные формы – от свободных сексуальных добрачных отношений до побегов из семьи. Врачи стали фиксировать многочисленные проявления чрезвычайной девичьей сексуальности, продолжая рассматривать ее как отклонение от нормы и патологию, требующую лечения.

ГЛАВА IV «Мы не удовлетворены, потому что мы идеалисты…» отношение к теме сексуального в среде революционеров-демократов XIX века

Сейчас многие исследователи пытаются понять сексуальное поведение столичных горожан – «молодых штурманов будущей бури», систему ценностей радикальных демократов 1860‐х годов – в ее трагической односторонности; нащупать истоки и причины их самозабвенной готовности к самопожертвованию во имя иллюзорных идеалов «свободного братства» (так именовал будущее общество В. Г. Белинский). Становление сложных форм социально-бытовой жизни – того, что Норберт Элиас называл «процессом цивилизации» – в России всегда было тесно связано с эволюцией государственной власти. Нормы поведения, правила приличия обычно внедрялись здесь и контролировались сверху. Давление в сторону унификации жизни подданных (и дворян, и тех, чьим трудом крепла и богатела русская земля) оказывалось всегда сильнее тенденции к индивидуализации. А без сложившихся и достаточно разнообразных «подкультур» не возникало базы для нормативного плюрализма, для терпимости по отношению к инакомыслящим и «инакодействующим». Из века в век русское государство устанавливало четкие нормы индивидуального поведения, следя за их соблюдением с помощью административно-правовых актов и практик[1143]. Этот вывод относится и к сфере сексуальных нормативов и запретов.

На примере отношения к эротике и чувственной любви в эпоху Средневековья, а также в начале Нового времени, истории их гонения и осуждения этот антагонизм между официальной, освященной церковью идеологией и традицией (бытовой культурой народных масс), – заметен особенно хорошо[1144]. Даже в «просвещенном осьмнадцатом столетии», когда в России зародилось – не без влияния Франции – и начало получать признание сложное эротическое искусство (посредством которого сексуальность только и может быть включена в состав «высокой» культуры) процесс этот затронул ничтожно малый социальный слой: столичных представителей «благородного», «образованного» сословия, дворян. Однако большинством из них утверждения такого рода редко обнародовались. Одинаковые для всех нормы религиозной морали довлели и над ними, так что выдвижение на первый план ценностей индивидуально-психологического, личного порядка (столь хорошо «просматривающиеся» в зародившейся в то время художественной литературе и мемуарах) еще не могло быть залогом признаний, касающихся интимной сферы – «грязного секса», «грешных помыслов».