Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Кашинская дворянская опека вынесла официальное заключение о том, что выделение вдове Лихачевой указной части в полном объеме «не толко к стороне малолетных детей ее безобидно, но и весма выгодно»[859]. Добровольное же сокращение на известный срок размеров причитавшейся ей указной части должно было повлечь за собой общее увеличение количества поступавших в пользу детей доходов от имения, что расценивалось членами опеки как проявление материнской любви и заботы об их будущем благополучии: «…а как ныне она вдова Лихачева просит уже о выделе толко ей ста душ и с одною теми крестьянами владеемою наравне с прочими пахотною землею и пустошми следователно тут еще и другая к ползе детей ее остается выгода в рассуждени собираемых с оставшихся у них во владени душ доходов каковое действие матери не иначе почесть должно как совершенною по любви ее к детям приверженностию…»[860] С учетом этого Кашинской дворянской опекой была принята резолюция о юридической обоснованности притязаний Елизаветы Николаевны, не ущемляющих имущественных интересов малолетних наследников имения: «…а потому и сие количество и крестьян сто душ в одном месте по селу Дьякову з деревнями состоящих и просимых к выделу по рассмотрению дворянская опека находит требование в том ея просительницы по всегдашнему пребыванию ее в Кашинской округе не толко согласно с законом но и с сие и выше значит с ползою и выгодами детей под [сим?] попечительством находящихся а чрез то сохранится во владении их прочим имением порядок и благоустройство и со обоих сторон навсегда спокойствие, по каковым обстоятельствам о приведени сего мнения а госпожи вдовы Лихачевой прозбы к исполнению самым действием сия опека и неукоснили б отнестись в уездной суд Кашинской…»[861] 30 мая 1803 года в Тверскую гражданскую палату был направлен соответствующий рапорт, после чего дело об указной части вдовы Лихачевой должно было поступить к производству в Кашинский уездный суд[862].

Обстоятельства данного дела подлежат историко-культурному анализу не столько в имущественно-правовом, сколько в этическом плане. С юридической точки зрения выделение дворянке после смерти мужа указной части из состава принадлежавшего ему при жизни движимого и недвижимого имения является вполне традиционной, восходящей к нормам Соборного уложения 1649 года, мерой обеспечения ей условного прожиточного минимума (не случайно в XVII веке употреблялись выражения «прожиточное поместье», «дать на прожиток»). Столь же привычным для российской дворянской социальной практики следует признать и тот факт, что указная часть вдовы, наряду с наследством, полученным от тех или иных кровных родственников, и приобретением, сделанным ею посредством покупки, была элементом ее собственного имущества, которым она могла распоряжаться самостоятельно и участие в делах управления которым превращало ее в экономически полноценную помещицу. Особого же комментария заслуживает, на мой взгляд, то, что Е. Н. Лихачева, имея официальное право вступить во владение предписанной ей по закону долей имения мужа в полном объеме, не стремилась к этому в условиях, когда это могло причинить ущерб будущему материальному благосостоянию ее малолетних детей, и предпочитала разделу единство семейной собственности. Вероятно, выделение небольшого количества крестьян из каждого отдельного населенного поместья представлялось ей экономически нецелесообразным, а материнское попечение диктовало не нарушать, по возможности, целостность принадлежавшего детям имения, а вместе с тем и годами существовавший, стабильный уклад хозяйственной жизни.

В дальнейшем недвижимая собственность Лихачевых продолжала оставаться неразделенной и находилась официально в их совместном владении. Вообще, в российской дворянской социальной практике раздел имущества между членами семьи обычно был приурочен к каким-то веховым событиям жизни, таким как вступление в брак детей, смерть родителей. Причем формально родительское имение могло быть поделено между детьми в духовном завещании и до этого, однако фактически раздел производился лишь тогда, когда завещание вступало в силу. При этом следует помнить, что нормы единонаследия и создания майоратных владений, официальные попытки законодательного учреждения которых предпринимались в XVIII–XIX веках по крайней мере дважды (в 1714 и 1845 годах), не приживались на российской почве. Дворянство с неизменным постоянством желало делить свои имения равномерно между всеми детьми, обеспечивая тем самым каждому из них более или менее стабильное имущественное положение. Вместе с тем дробление имений могло приводить к утрате ими экономической жизнеспособности, поэтому в реальной хозяйственной практике предпочтение отдавалось управлению единым нерасчлененным имуществом семьи до тех пор, пока обстоятельства позволяли это делать. Если во главе семьи стояла мать-вдова, то, как правило, именно она руководила организацией всего хозяйства в имении, не подлежавшем фактическому разделу до конца ее жизни или до ее особого волеизъявления.