Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Проблема задолженности, ставшая одной из реалий владельческой практики провинциального дворянства конца XVIII – первой половины XIX века, не обошла и Е. Н. Лихачеву, имевшую недвижимую собственность и в личном владении, и в совместном владении с детьми. В обеспечение займа, сделанного 27 июля 1825 года в Московском опекунском совете и составлявшего 47 тысяч рублей, ею было заложено имение, насчитывавшее 237 душ и включавшее в себя деревни Горбуново (42 души), Высоково (40 душ), Трубино (79 душ), село Лопково (27 душ), сельца Бяково (41 душа) и Софьино (8 душ) Кашинского уезда Тверской губернии[863]. 14 марта 1827 года Тверской гражданской палатой были выданы четыре официальных свидетельства об имениях, принадлежавших Е. Н. Лихачевой и ее детям: штабс-ротмистру Г. В. Лихачеву, штабс-ротмистру И. В. Лихачеву, прапорщику П. В. Лихачеву и А. В. Давыдовой, урожденной Лихачевой[864]. На основании одного из этих документов имение, состоявшее из деревень Вороново (107 душ), Бородино (36 душ), Абабково (55 душ) и Сухой ручей (67 душ) Новоторжского уезда Тверской губернии и насчитывавшее в совокупности 295 душ, было заложено в Санкт-Петербургском опекунском совете в результате произведенного 14 апреля 1827 года займа в размере 56 тысяч рублей[865]. Три других свидетельства об имениях, располагавшихся в Кашинском уезде Тверской губернии, одно – в деревнях Плечево (47 душ), Бузыково (20 душ), Доможирово (16 душ), Покров (6 душ) и Ромашино (30 душ), другое – в сельце Устиново (134 души) и третье – в селе Дьяково (51 душа) и деревнях Новинки (61 душа) и Высокое (2 души) и насчитывавших всего соответственно 119, 134 и 114 душ, по сведениям, которыми Тверская гражданская палата располагала к 18 марта 1829 года, не представлялись Лихачевыми в качестве формальных гарантий осуществления займов под заклад имущества[866].

Распространенность задолженности дворянства подтверждается и мужской художественной прозой исследуемого периода. Достаточно вспомнить одного из героев пушкинской повести «Барышня-крестьянка» – Григория Ивановича Муромского, – который «промотав в Москве большую часть имения своего… уехал… в последнюю свою деревню… и в деревне находил способ входить в новые долги»[867]. И хотя речь идет о мужчине, не хозяйствовавшем рачительно, а растратившем состояние, живя в столице, и возвратившемся в имение, но не сумевшем наладить в нем экономически эффективный порядок вследствие присущей ему «англомании»[868], понятно, что этот образ репрезентирует в целом социокультурную ситуацию в отношении задолженности представителей как мужской, так и женской части дворянства. Разумеется, далеко не все дворяне, а тем более дворянки «проматывали» свои недвижимые владения. Напротив, многие из них, особенно жившие в провинции, стремились приумножить собственные состояния, пытаясь вести рентабельное хозяйство, обеспечивающее более или менее стабильный доход. Однако в действительности им это не всегда удавалось, и потому они входили в долги с тем, чтобы получить дополнительные средства либо для вложения в имения с целью повышения доходности, либо для обеспечения себе привычного уровня материального благосостояния. Литературный дискурс репрезентировал опыт закладывания имений в опекунский совет на рубеже XVIII–XIX веков как еще только входивший в социальную практику и общественное сознание провинциального дворянства[869]. Но уже в течение нескольких последующих десятилетий этот опыт настолько укоренился и получил такое широкое распространение, что воспринимался практически неизбежным условием нормативного ведения хозяйственной деятельности.

В первой половине XIX века даже крупным помещицам, таким как Е. Н. Лихачева, не удавалось отыскать оптимальных способов хозяйствования, позволявших избежать вхождения в долги. Для погашения задолженности приходилось обращаться к другим видам предпринимательской активности, доходы от которых были более высокими. Так, Елизавета Николаевна распоряжалась делами двух принадлежавших Лихачевым винокуренных заводов в Ярославской губернии, а также питейных сборов, продолжая тем не менее интересоваться покупкой имений[870], хозяйственное освоение которых относилось к традиционной сфере повседневных занятий провинциальных дворянок.