Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Узнав о том, что на самом деле происходит между мужчиной и женщиной, многие девочки терзались, впадали в отчаяние, отрекаясь от потенциального замужества и деторождения. Старшая дочь писателя Татьяна Сухотина-Толстая записала в дневнике: «Мне жаль, что я потеряла то страстное желание остаться девушкой, которое было последние года, и особенно сильно после „Крейцеровой сонаты“. (Надо ее перечесть)»[996]. Сложную гамму чувств передала в своем дневнике семнадцатилетняя Ольга Сваричовская. «Проза жизни», «горькая истина» настолько ввела ее в смятение, что она твердо решила никогда не становиться женой. На страницах дневника ей удалось передать экспрессивность чувств и мыслей: «Мне становится страшно и гадко. Нет, я лучше не выйду замуж, я уйду в монастырь!.. А вдруг… а… а… вдруг… и мне придется исполнить долг женщины? Никогда! Никогда!!!… Боже! Спаси меня… и не в силах больше сдерживаться я горько, горько заплакала над несчастной женской долей, над своей горькой участью. Ах, зачем, зачем я женщина?! Зачем эти мысли явились? Отчего я никогда не думала об этом раньше?»[997] Сила ее переживаний была такова, что она впала в болезненное состояние.

Ситуация осложнялась тем, что в большинстве своем девочки мечтали о будущем замужестве и материнстве. Открывшаяся «проза жизни» вставала на пути их стремлений. Нередко девочки, узнав «правду» о характере интимных отношений между полами, давали себе обещание не выходить замуж, оставаться девственницей и позже взять на воспитание сироту. Так, Оля Сваричовская писала: «Теперь я никогда не пойду замуж ни за кого! Я, да чтобы отдалась мужчине, да ни за что!.. И потом кто-то сказал, что долг женщины – это быть матерью. Я поборола в себе страх и стыд и решила, что да исполню долг. Но теперь я нашла, наконец, истину, я останусь девственницей. А так хотелось иметь маленькое существо, которое звало бы тебя „мама“, которое бы любило одну тебя, которое можно было бы воспитать по-своему… как же теперь? Ведь я почти безумно люблю детей. Отлично разбираюсь в их психологии. Как же быть? А, я возьму на воспитание крошечную девочку и усыновлю ее! Это отлично!»[998]

Отсутствие эмоциональной близости между матерью и дочерью, стихийность психосексуального развития ребенка и невмешательство родителей в процесс полового воспитания девочек – все это могло стать латентной причиной конфликта между взрослеющей дочерью и матерью[999]. «Меня не подготовили к жизни! От меня скрыли не только грязную жизнь, но и обыкновенную! Жизнь нарядили в шелк, напомадили, нарумянили и показали мне, и, мне казалось, что это и есть жизнь. И вот мне пришлось встретиться с действительной жизнью, силы были неравны… Мне было и больно и обидно, что моя мама лжет… я не могла даже предположить, что взрослые люди лгут, лгут на каждом шагу, своим и чужим», – рассуждала юная дворянка после того, как узнала о сути плотских отношений[1000]. Екатерина Кравченко (Половцева), описывая подростковый возраст, отмечала существование пропасти между ней и матерью, которая была невероятно далека от ее забот, тягот и мыслей[1001].

Впервые о несправедливости такого положения дел стали говорить женщины-врачи. Вопросы половой социализации им оказались особенно близки. Во-первых, они по роду своей деятельности не раз сталкивались с этой проблемой. Дворянки приводили им на прием дочерей, страдавших «нервными болезнями», физическими, психическими недомоганиями. Несмотря на отсутствие подготовки в области психоанализа, многие специалисты осознавали корень проблемы. Во-вторых, женщины-врачи, преимущественно дворянки по происхождению, имели за плечами собственный негативный опыт сексуального воспитания, что позволяло им лучше понимать своих пациенток и диагностировать отклонения в их половом развитии. Врач Е. С. Дрентельн в начале века чрезвычайно точно подчеркивала амбивалентность и относительность великосветской морали: «Остановимся на минуту на двойственном положении женщины… Девушка должна была быть невинна, находиться в полном неведении относительно всех половых вопросов (ей полагалось даже не знать ничего о внешнем различии полов и способе зарождения человеческой жизни) и вместе с тем она должна была уметь охранить себя от посягательств на нее мужчины, „соблюсти себя“: она должна быть доверчивой и вместе с тем не верить мужчине ни в чем… она должна была быть воздушной, не иметь никаких желаний плоти и вместе с тем должна была, став женой, главным образом отвечать на запросы мужской чувственности»[1002].