Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Согласно описаниям Л. Чарской, «обожание» практиковалось между девочками разных классов: «младшими», которым было в среднем двенадцать лет, и «старшими», чей возраст не превышал восемнадцати лет. Это именно тот физиологический период, когда, по мнению З. Фрейда, происходило становление зрелых сексуальных отношений (пятая стадия, она же генитальная, психосексуального развития ребенка)[1027]. Подобное сексуальное поведение учениц объяснялось ограниченностью общения с представителями мужского пола, а также присутствием подражания в девичьих отношениях. Героиня повести подчеркивает, что у них сложилась традиция («так принято»). Все та же психоаналитическая теория гласит, что при выборе партнера женщина нередко ориентируется на тип мужчин или женщин с определенными доминирующими чертами. Это может быть развитая мужественность, сила, авторитет, красота, интеллект, финансовая независимость. В соответствии с гендерными особенностями женской психики объектом для обожания младших девочек, как правило, становились те, кто обладал определенной долей доминирования. К ним относились более взрослые девочки, а значит, более опытные в жизненных вопросах. Старшая девушка рассматривалась как идол, в преклонении перед ней отражалась нацеленность младшей на будущее, желание соответствовать объекту своего обожания.

Наблюдалась и другая картина, описанная в женских дневниках, сердечные отношения завязывались между разными типами девочек – с доминированием фемининных или маскулинных черт. Гимназистка Оля Еремина, откровенно повествуя о своей влюбленности в ученицу Иловайскую, указывала на желание стать мужчиной: «Когда я смотрю на нее, я желаю быть мужчиной, чтобы иметь право поцеловать ей руку»[1028]. Философ В. В. Розанов, занимавшийся проблемами пола, уловил эту современную для него тенденцию: «Самка ищет самку; в первой самке, значит, соприсутствует и самец: но пока он так слаб еще, едва рожден, что совершенно связывается остатками самки, угасающею самкою; которая, однако, тоже связана вновь народившимся здесь самцом… Волосы растут дурно, некрасивы, и она их стрижет: коса не заплетается; нет девицы, а какой-то парень. Где здесь вечная женственность?»[1029]

Большую роль в выборе объекта «обожания» играли не столько личностные качества учениц, сколько конкретные телесные признаки, которым придавалось значение сексуальных черт: красивые глаза, волосы, улыбка, статность, грудь, руки, плечи, кожа. «Идти к Кити, видать ее вблизи! О, это было неописуемое счастье… Она поцеловала меня и сказала: „Мерси“… Щеки Кити были такие мягкие, что нельзя описать… Я впилась в Кити глазами. Еще никогда не приходилось мне так близко видеть ее. Прямой длинный нос, огромные карие глаза… Я не видела ничего, кроме этого лица, ничего не слышала, кроме Китиных слов», – писала юная гимназистка[1030]. Любование телесной красотой приносило огромное удовольствие девочкам и способствовало развитию у них сексуальных желаний. «Каждое ее движение, слово, жест, каждая мелочь ее лица, фигуры мне так дороги. Я люблю ее недостатки, ее всю со всеми хорошими и нехорошими чертами», – сообщала в дневнике гимназистка[1031]. Они признавались в возникновении «странных ощущений» – учащенного биения сердца, замирания, покраснения, жара и пр.[1032] В. В. Розанов, описывая новый тип девушек, так характеризовал проявление однополых влечений: «„Она“ волнуется между своим полом, бросает страстные взгляды, горячится, чувствует себя разгоряченною около женщин, девушек. Косы их, руки их, – шея их… и, увы, невидимые перси…»[1033]

Обожательские отношения предполагали проявление конкретных ухаживаний: романтические признания, ежедневные восхищения и даже совершение «героических поступков» в знак своей привязанности: «Для „душки“, чтобы быть достойной ходить с ней, нужно сделать что-нибудь особенное, совершить, например, какой-нибудь подвиг: или сбегать ночью на церковную паперть, или съесть большой кусок мела, – да мало ли чем можно проявить свою стойкость и смелость»[1034]. Откровения Нины, героини «Записок институтки», о своем первом обожании мало чем отличались от рассказов о первой влюбленности. К тому же нередко она употребляла недвусмысленные термины в отношении подруги – «люблю», «ревную», «целую». Все это вновь и вновь говорит в пользу существования романтической сексуальной связи между девочками-подростками.