Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Весьма точное название ухаживаниям гимназисток дала В. П. Багриновская в своих воспоминаниях: «Кроме дружбы, хорошей, товарищеской дружбы, соединяющей людей одного направления, появилась дружба-любовь. Там и здесь две девочки страстно привязывались друг к другу, вместе ходили, вместе учили уроки, часто целовались, горько плакали при ссорах и ревновали друг друга к другим девочкам…»[1044] Для нее отношения между девочками представлялись чем-то средним между обычной дружбой и страстной любовью. Другая гимназистка называла их «необъяснимыми»: «…я люблю ее, нет, это даже не любовь, а что-то необъяснимое»[1045]. Ревность, страсть, глубокие переживания, трепетные ухаживания, интимная переписка – все это было характерно для девичьих отношений. В качестве иллюстрации – послание обожательницы: «Катя, дорогая моя, будем как были прежде, считай меня своим другом, чем хочешь, потому что я люблю тебя. Ты не такая, как А. Я в ней очень ошиблась. Дорогая, бесценная моя, меня так обрадовало твое письмо! Скажи, скажи на словах мне, любишь ли ты меня больше, чем А.? Да?!»[1046] Сила чувств была такова, что в дневниках девочки откровенно сравнивали возникшую «любовь» с «сумасшествием».

Еще один сюжет из юности знаменитостей. Анна Горенко (Ахматова) в гимназические годы познакомилась с Валей Тюльпановой (Срезневской). Они оставались близкими подругами на протяжении всей жизни. Начало их дружбы имело характер романтичной привязанности, о чем позже вспоминала Анна Ахматова[1047].

Итак, в феномене обожания слились воедино трепетная дружба и эротические влечения. С одной стороны, девочки писали о взаимопомощи, о преданности, но с другой – о жарких поцелуях, о телесной красоте, ласке, ревности, болезненных, «никогда не испытываемых» чувствах. Очевидно, они осознавали определенную «ненормальность» своих отношений, в связи с этим скрывали их от учителей, наставниц и родных. Но в то же время свои «ухаживания», пылкие признания в любви девочки подробно описывали на страницах собственных дневников, не опасаясь того, что кто-нибудь станет случайным свидетелем их откровенных строк. Это свидетельствовало в пользу терпимого отношения общества к подобным проявлениям девичьих чувств.

Любопытны размышления Ж. Пастернак, находившейся уже в преклонном возрасте (1990‐е), о ее девичьих опытах «пылкой дружбы» в стенах учебного заведения дореволюционной России. Эти отношения она называла «лесбийской любовью», хотя полагала, что подобные проявления встречались не так часто, как на Западе: «Не думаю, что лесбийская любовь была тогда распространена в России. Как это было, например, во Франции. Попробуй найти современный французский роман, в котором школьница или школьная учительница не пытается лечь в постель со своей подругой или ученицей! Ни в русской литературе, ни в русской жизни ничего подобного не было в помине»[1048]. Между тем она признавалась, что в своих сексуальных фантазиях в возрасте раннего пубертата представляла как мальчиков, так и взрослых женщин. Ж. Пастернак рассказывала о своих пылких чувствах к учительнице: «Я была влюблена во фройляйн Хеннингс, грезила ей и трепетала в ее присутствии. Я страдала, томилась и упивалась теми мгновениями, когда она смотрела на меня»[1049].

Интимные отношения между подругами имели различные проявления. Они могли выражаться в сильной духовной привязанности, нередко сопровождались телесными практиками (поцелуи, объятия, демонстрация тела, ощупывание). Однако при наличии телесных (плотских) проявлений они никогда не приобретали характер откровенных интимных (сексуальных) отношений. Эту особенность подметили исследователи феномена лесбийских отношений. В частности, Л. Фадерман в книге «Исключать мужскую любовь: романтическая дружба и любовь между женщинами с эпохи Ренессанса до наших дней»[1050] пришла к выводу, что любовные отношения между женщинами не всегда выражались в сексуальных терминах. Она полагала, что на протяжении длительного периода романтические чувства между женщинами вообще были за рамками сексуального контекста.