Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Первая брачная ночь для дворянок, живших в мире многочисленных условностей и доминирования социального контроля над сферой их личной жизни, становилась дверью в новую, взрослую жизнь. По сути, она являлась своеобразной инициацией. Описание первой брачной ночи в женской мемуаристике практически не встречается, в отличие от мужской автодокументалистики. Это свидетельствует о том, что для дворянок сфера сексуальных отношений продолжала оставаться табуированной и неприличной не только для обсуждения, но и для рефлексивных размышлений на страницах собственных дневников. Надо учитывать и то, что женские воспоминания о первой брачной ночи были отягощены тяжелейшими переживаниями. В связи с этим дворянки стремились вычеркнуть из памяти все драматичные эпизоды приобщения к половым отношениям. Даже название полового акта в личных документах они старались избегать, употребляя для его обозначения слова с меньшей смысловой нагрузкой: «близость», «связь», «двойная связь», «двойная жизнь», глагол «сошлась». В. Калицкая, первая супруга А. Грина, писала: «Мы были уже близки с Александром Степановичем… В конце лета 1907 года исполнилась первая годовщина нашей близости…»[1064]

Для девушек, вступавших в брак, первый опыт интимных отношений становился крахом всех иллюзий относительно святости семейного союза и романтической любви между мужчиной и женщиной. М. Цветаева в известном произведении «Письмо к Амазонке» выразила сложные чувства, пережитые ею во времена расставания с девичеством. Цветаева сравнивала первые сексуальные отношения с мужчиной с «болью», с проникновением «чужеродного» в себя, с «изменой своей душе»[1065]. В женском восприятии они превращались в кошмар, доходивший до нервных потрясений. В данном случае находят подтверждение слова известного психиатра К. Хорни, которая описывала изменения в поведении ряда женщин, впервые вступивших в брак: «Часто можно наблюдать, как при этом рушится ее чувство самодостаточности и самоуверенность, и неожиданно веселая, способная и независимая девушка превращается в глубоко неудовлетворенную женщину, потрясенную ощущением своей ничтожности, легко впадающую в депрессию…»[1066]

О собственной сексуальной инфантильности вспоминала А. А. Знаменская: «Я вышла замуж в 16 лет. В 15 лет я была уже невестой. У меня даже ни разу не являлось желание почувствовать своего жениха, когда он обнимал или целовал меня, я неумело отвечала ему. Меня интересовал приезд его, переписка с ним, но и только»[1067]. Репрессированная девичья сексуальность, непросвещенность в половых вопросах превращали первую брачную ночь в насильственный акт над женщиной. А. Знаменская признавалась, что физическая близость доставляла ей много страданий, а страсть к мужчине она впервые испытала только в 37 лет. Несмотря на относительную просвещенность в вопросах половых отношений, другая мемуаристка, двадцатилетняя Елизавета Дьяконова с ужасом представляла возможные сексуальные отношения, сравнивая женщину с «овцой», которую неизвестно когда «заколют»[1068].

Положение девушек осложнялось тем, что их матери ни до свадьбы, ни во время приготовления к ней не пытались подготовить дочерей к испытанию первой брачной ночи. Провинциальная дворянка Александра Глинка рассказывала, что накануне замужества проводила много времени с матерью, они трепетно готовились к этому событию, шили приданое, разговаривали о церемонии, о месте жительства молодоженов. Однако мать и словом не обмолвилась об особенностях интимной жизни замужней женщины. Александра вспоминала, что она испытывала шок от первого опыта брачной ночи. Страстные ласки мужа явились для нее настоящим потрясением. Не выдержав напряжения, Александра, как и многие последующие ночи, всевозможными способами «сторонилась и убегала от его ласк»[1069]. Раннее замужество, неподготовленность к браку приводили к тому, что биологически готовые к выполнению репродуктивных функций, психически молодые женщины не осознавали этих важных перемен в своей жизни, оставаясь все еще детьми.