Смятение

– Это все труба, большая перекрестная балка загорелась или, скорее, тлеть стала. Я пошла наверх, потому что показалось, что услышала голос Сьюзен, и увидела, что детская вся в дыму. Невероятно повезло, что я вовремя наверх поднялась, а то бы дети могли задохнуться.

– О господи! Уж как не повезет, так по-свински не повезет! Где ты сейчас?

– В пабе, в деревне, у меня телефон не работает. Айла приехала и забрала детей, слава небесам.

– Надеюсь, ты попросила ее перестать звонить мне домой.

– Я не могла ее попросить. Хотя бы потому, что не знала, что она звонила, а если сейчас попрошу, она заподозрит что-нибудь.

– Она, верно, уже заподозрила, иначе не стала бы беду кликать. Тебе надо будет сказать ей. В конце концов, тебе она ничего не сможет сделать.

– Эдвард, я всю ночь не спала. Я смертельно разбита, дети могли бы умереть, а в доме неописуемый кавардак. Я, знаешь, думаю, ты мог быть немного… – Она бросила трубку. Этого он наверняка не сделал бы. С минуту она ждала, не перезвонит ли он, потом поняла, что, конечно же, не перезвонит: не сможет, он же номера не знает. Тем не менее гордость не позволяла ей звонить ему, было страшно: а вдруг он наговорит такого, что заставит ее обидеться еще больше. «Мне с этим не справиться», – уныло думала она, катя на велосипеде против ветра обратно к коттеджу.

В доме сильно пахло сгоревшим деревом. Часть воды ушла, но мерзкие следы ее были видны повсюду на первом этаже – в гостиной, в малой кухне и в подвальном туалете. Она взяла тряпку с ведром и принялась за работу.

Она вытирала и вытирала, передвигала мебель и сновала туда-сюда, опорожняя бесконечные ведра грязной воды. Обида на Эдварда придавала ей силы: в ее мыслях всякое преимущество (для него – уединение, потаенность и прочее), которое якобы делало этот коттедж идеальным, теперь обращалось в недостаток. Поблизости от нее не было никаких соседей, и, следовательно, она не могла рассчитывать ни на чью помощь, и в деревне, что находилась в миле от нее, не было никого, кого она знала бы достаточно хорошо, чтобы о чем-то попросить или хотя бы воспользоваться их телефоном. Коттедж, изначально построенный для егеря, стоял в самом конце проселочной дороги, за которой поднимался лес. В нем не было электричества, а вода качалась из скважины шумным въедливым насосиком, зато был он чрезвычайно дешев, что и стало основной причиной, почему она согласилась его взять. Даже при том, что родители Ангусангуса платили половину платы за обучение старших детей, их нужно было еще и одевать: школьная форма, спортивная одежда, – а потом еще и зубные врачи, деньги на карманные расходы, билеты на поезд в Шотландию на каникулы, и все это еще до того, как она стала платить за самое себя, Джейми и Сьюзен. С деньгами и впрямь было очень туго, при том, что никакого улучшения не предвиделось. И хотя в самом деле появились признаки начала конца войны, она ничуть не стала ближе к замужеству с Эдвардом, чем в день своего знакомства с ним. Ей было сорок четыре года, и она оказалась в западне этого уединенного убежища, он же в свои сорок восемь (совсем другое дело для мужчины) жил, по сути, раздельно с Вилли, сам себе хозяин в Лондоне, и имел все возможности найти какую-нибудь помоложе и подоступнее. Да, каждую неделю Эдвард приезжал навестить ее по пути в Хоум-Плейс, и примерно раз в месяц он устраивал так, чтобы они вместе проводили выходные. Только было ясно видно, что в таких случаях коттедж казался ему неуютным и безрадостным, ему хотелось, чтобы она приезжала в Лондон побыть с ним. Она же могла пойти на такое, лишь когда и если получалось поднять по тревоге кого-то, кто мог бы присмотреть за детьми: время от времени Айлу, если удавалось как следует подлизаться к ней, а раз-другой старую нянюшку, нянчившую старших, когда те были младенцами. Однако зачастую эти планы рушились, и Эдварду приходилось мириться с коттеджем, а ей с готовкой еды и уединением, только после того, как дети улягутся вечером спать. Это навело ее на мысль, что, видимо, так Айла и вникла в ситуацию, поскольку Джейми рассказывал о наездах Эдварда в коттедж – вещь совершенно естественная, но удручающая.