Смотри в лицо ветру

Тихо падал летний дождь. Шум мотора и фары машины, доставившей его, исчезли в туманной долине. Он постучал в калитку ворот.

Дверь быстро и бесшумно открылась, его жестом пригласили внутрь.

– Да. Отлично.

Теперь, когда он сделал все, что полагалось, когда он выполнил миссию, ему захотелось рассказать – или хотя бы попытаться рассказать – дрону Терсоно, или аватару Концентратора, или хомомданину Кабе, а может быть, и всем троим о том, что он совершил, чтобы Гюйлеру пришлось его заткнуть, а если повезет – убить. Но он не стал.

Гюйлер бы его не убил – в конце концов, только отстранил бы, да и потом, это подвергло бы определенному риску успех всей миссии. Лучше для Чела, лучше для миссии, чтобы все выглядело вполне обычно до того самого мгновения, когда свет второй новой прольется на систему и орбиталище.

– Что ж, – проговорил аватар, – на этом экскурсия окончена.

– Итак, друзья мои, возвращаемся? – прощебетал дрон Э. Х. Терсоно; его керамический корпус окружило мягкое розовое сияние.

– Да, – услышал Квилан свой ответ, – возвращаемся.

15. Некоторая потеря управления

Он просыпался медленно, в некоторой растерянности. Было очень темно. Он лениво потянулся и почувствовал рядом Уороси. Она сонно льнула к нему всем телом. Он обнял ее, и она прижалась теснее.

Уже почти совсем проснувшись, он решил, что хочет ее, и тут она повернула к нему голову и улыбнулась, чуть приоткрыв губы.

Она скользнула на него, и соитие началось так мощно и гармонично, так восторженно, что гендерные различия будто бы исчезли, пропала разница между мужским и женским естеством, не имело значения, кому принадлежат какие части тела, а гениталии были одновременно общими и отдельными для каждого и ни для кого из них; его сексуальный орган, словно некое магическое создание, в равной мере проникал в обоих, пока она двигалась над ним; a ее сексуальный орган стал распростертой зачарованной накидкой, которая обволокла оба тела, слившихся в экстраординарной экзальтации эротического экстаза.

Они упоенно занимались любовью, а за окнами понемногу светало; после совокупления они растянулись на кровати и, тяжело дыша, с взмокшим от слюны и пота мехом, стали смотреть друг другу в глаза.

Он улыбался. Улыбался и ничего не мог с этим поделать. Он огляделся, все еще не понимая, где он. Обезличенная комната была очень светлой, с высокими потолками. Яркий свет должен был резать глаза, но этого не происходило.

Он снова поглядел на Уороси. Она, подперев голову кулаком, смотрела на него. Заметив выражение ее лица, он ощутил сначала странную тревогу, а затем неподдельный, неописуемый ужас. Уороси никогда так не смотрела: не просто на него, а сквозь него, вокруг и внутрь него.

В ее темных глазах сквозили предельная холодность и яростный, безграничный интеллект. Нечто, начисто лишенное иллюзий и жалости, глядело ему прямо в душу и находило ее не столько легкой, сколько отсутствующей.

Шерсть Уороси засеребрилась и, разгладившись, стала серебряной кожей. Она превратилась в нагое серебряное зеркало, и в ее длинном гибком стане он увидел свое отражение, неестественно искаженное, словно расплавленное и растянутое одновременно. Он открыл рот и попытался что-то сказать. Язык не ворочался, в горле совершенно пересохло.

Она заговорила первой:

– Меня не обманешь, Квилан.

Это был не голос Уороси.

Она приподнялась на локте, потом плавно и властно встала с постели. Он посмотрел ей вслед, а потом осознал, что за спиной, на другой стороне спального помоста, лежит какой-то старик, тоже обнаженный, и глядит на него.

Старик не произнес ни слова, только рассеянно моргал. Он был очень знакомым, но вместе с тем абсолютно чужим.

Квилан проснулся, тяжело дыша и затравленно озираясь.

Он лежал на широкой спальной подстилке в своих аквимских апартаментах. В тусклой рассветной мгле над прозрачным куполом кружил снег.

– Свет, – выдохнул Квилан и оглядел моментально осветившуюся спальню.

В ней ничего не изменилось. Он был один.

Сегодня вечером должен состояться концерт в Штульенской Чаше, который завершится премьерой новой симфонии Махрая Циллера «Умирающий свет», а она, в свой черед, закончится в тот момент, когда свет новой, возникшей при взрыве звезды Джунсе восемьсот лет назад, прибудет в систему Лацелере и достигнет орбиталища Масак.

Внезапно, с острым, унизительным приступом тошноты, пришло воспоминание о том, что он выполнил свой долг и что уже ничего нельзя исправить: дело сделано, голова пуста. Что должно случиться, то случится. И повлиять на это он может не больше кого-либо другого. И даже меньше, если уж на то пошло. Здесь ни у кого нет подселенного чужого разума, который прислушивается ко всем мыслям…

Ну да, разумеется: с этой ночи, если не раньше, он лишился утренних и вечерних часов приватности.

– Гюйлер?

– Я здесь. Тебе раньше снились такие сны?

– Тебе снилось то же самое?