Смотрители

Это зеркало, видать, хранило в себе прозрение, которого Смотритель наконец достиг, разбив его и увидев себя, свою жизнь в осколках. “Это ложь”, отрезал он путь разуму на мосту в его голову, “не верю” – продолжал он сокрушать воздух. Не в очередного ли бога он опять не верит, не вере ли в себя он оборвал топливо, не из принципа ли он так и остался вероборцем, запретив самому себе держаться в этом мире из последних сил? – Не может этого быть, это лишь игра разума, обман, ошибка сознания, нет. – Он ударил себя по лбу и оставил глаза прикрытыми ладонью от внешнего умирающего на его глазах мира, пара секунд, он уже трёт себе глаза кулачками, будто пытается проснуться и разбудить Смерть после крепкого сна, не понимая, что меняет свою форму только лишь Жизнь. – Может и не ложь, а дурак именно я, а не мозг, который якобы пытается меня обмануть. Не люблю ошибаться, а кто любит? Те, кто учатся на своих ошибках, полагаю. Да, может быть, ты и прав, кем бы ты ни был. Неужели последние несколько лет действительно отравлены ложью, а я пытался поверить в обман, уничтожить правду? Вероятно. Глуп и слаб я слишком был, чтобы осознать свою никчёмность. А раз так… Может, это и к лучшему, что я наконец познал самого себя, разобрался в себе? – Говорил он всё это себе чуть громче шёпота, будто старался не разбудить кого-то спящего рядом с ним. – Действительно пытаюсь, знаешь ли, не разбудить ангела этого ненавистного мною теперь счастья, разрушение которого причинило столько страданий несколько минут назад, ненавижу уже всё, что с ним связано. – Покорён столь любимой злобой, дают ли достижение в Аду за такое рабство? – Сомневаюсь.

Так он прорассуждал о бессмысленности ещё какое-то время, в итоге решил вернуться к единственной, как ему кажется, пустой капсуле, но чем ближе он подходил туда, тем сильнее его одолевали смутные сомнения, страх и ядовитый смех. Он засмеялся впервые за последние несколько часов, если не дней, недель, веков, и сам уже не помнит точно, проблема лишь в том, что смех этот нервный, имеющий цель скорее казнить тишину, чем выразить своё одобрительное отношение к чужой плохой шутке. Неужели Смерть так плохо шутит, в связи с чем живые и подыхают без возможности утолить свою жажду воздуха; или у Жизни настолько плохое чувство юмора, что аж она шутит смертью; сам Бог дурачится, так как не дорос до совершеннолетия в миллиард лет? Смерть – всего лишь чья-то шутка?

– Хе-хе, не удивлюсь, если так оно и есть, и все мы умираем только из-за плохих шуток… Тогда как пошутил я… и что вообще считать шуткой? Убийства, создание оружия, саму жизнь? Раз каждый, кто жил, умер в конечном итоге, я полагаю, жизнь и есть шутка Смерти. Убийственная шутка.

Несмотря на своё плачевное положение, иногда буквально, он таки добрался до места, которое обязался больше не проверять – за пределы своего кабинета. – Ненавижу не сдерживать слово, особенно сейчас… Я, по всей вероятности, тогда просто пошутил, за ту шутку и расплачусь своей жизнью.

Прикидывая, какой кусок себя или своей никчёмной жизни он отдаст Смерти под залог, он не заметил, как прошёл дальше двести двадцать второй комнаты второго отсека. Заметив это, он вернулся ко входу.

– Ненавижу это место, от него так и веет страданиями, мучениями и болью, укрытыми пеленой, маской радости, счастья и надежды. Зачем я сюда вернулся, что здесь забыл? Будто без этого кошмаров, каждый раз переходящих в бредовую психоделику, у меня было мало. – Посетовав на всё подряд ещё секунд тридцать, он всё-таки набрался немного детской смелости, чтобы войти туда снова, но на входе его хватил припадок – припадок горечи. Ничего не изменилось, ему не показалось, что кто-то сбежал… он сбежал от себя.