Читаем Смуглая леди (сборник) полностью

Становилось все темнее и темнее; изнемогая от разнородных мыслей, она закинула

голову и до хруста заломила руки за спиной… У него такие сильные, грубые руки, не

нежные, а грубые. Это зря она вспоминала, что они нежные и мягкие. У него в последнее

время было такое жесткое, прерывистое дыхание. Так дрожал голос, когда он говорил с

ней. Она видела: ему и дышать было трудно в ее присутствии. И это она сделала, она, она!

Однажды она стала перевязывать ему палец, а царапина была старая, засохшая, совсем не

нужно было ее перевязывать, но их руки были соединены, ей казалось то кровь

переливается из сосуда в сосуд. Другой раз вышло так: он надкусил яблоко, но есть не

стал, положил на стол, а она взяла это яблоко и так просто, как будто это следовало само

собой, откусила тут же, где и он. Так они съели это яблоко. Вот тут-то она и увидела — он

вцепился руками в крышку стола, и ему трудно дышать. А какие стихи он писал после! С

ума сойти. Тогда ей было смешно, а теперь просто жалко его. А жалость-то у нее всегда

была самым сильным чувством. Когда она жалела, она могла пойти на что угодно — на

связь-то во всяком случае.

Она встала и прошлась по комнате.

Свеча коптила.

Грязный полог над гнусной, скрипучей кроватью выглядел сегодня особенно мерзким

в этом желтом, расслабленном свете.

Она подошла к окну, подняла и опустила зачем-то занавеску.

Ей было все противнее, скучнее, все томительнее, — на нее находил тот приступ тоски

и бешеного, острого недовольства собой, которые все чаще и чаще стали посещать ее

последние дни. И знала об этой тоске только она одна.

— Скорее бы! — сказала она вслух, со страдальческой гримасой и стукнула каблуком об

пол. — Скорее, иди же.

И, словно услышав ее, в дверь постучали.

— Кто? — спросила она, не двигаясь.

— Ричард Второй, — ответил ей очень знакомый голос.

II

Бербедж уж совсем собирался идти на свидание, как вдруг к нему пожаловал Четль.

— Слышали? — спросил он, стоя в дверях.

— Ничего я не слышал, — досадливо ответил Бербедж.

— Сдались все до одного, — торжествующе объявил Четль, так, словно это было его

личной заслугой. Он прошел и бухнулся в кресло. — Под условием рыцарского обращения

и беспристрастного разбора дела.

— Кто это? — снова спросил Бербедж.

— Да все, как есть: и Эссекс, и Рутленд, и Соутгемптон, и Блонд, все, все! Да ведь вы

были там, кажется, и видели их всех?

— Нигде я не был, — досадливо отрезал Бербедж. — Слушайте, дорогой, зачем вы

полезли в драку?

— Вот! — строго, с глубоким удивлением сказал Четль. — Оказывается, я опять виноват

во всем. Я же сказал только вам: "Спасайте вашего друга".

— Действительно, очень ему это было нужно, ворчливо буркнул Бербедж, придумывая, что бы соврать Четлю, чтобы тот не увязался. Ведь этот старый бродяга отлично знает, куда он пойдет. Так попробуй-ка выживи его. Вот сидит и мелет всякую чепуху. Напоить

его, что ли?

Он подошел к шкафу и вынул из него бутылку с белым хересом, совершенно особым,

который специально доставал для этого холостяка. Долго сердиться на него не мог. Ну что

же, пусть леди немного подождет. А он опоздает. Может оно и лучше так.

— Как поживает ваша трагедия? — спросил он уж мирно.

— Какая это? — Четль не отводил глаз от бутылки. — Ах, то о Вильгельме Завоевателе? -

Он вдруг радостно засмеялся. — Я сегодня встретил вашего друга и сказал ему: "Мистер

Шекспир, имейте в виду — я обгоню вашего "Гамлета". Он мне поклонился слегка, вы же

знаете, какой он вежливый, и сказал: "Пожалуйста, пожалуйста, мистер Четль.

Действительно, трагедия моя совсем замерзла. Я очень буду рад вашим успехам. Но о чем

вы пишете?" Я сказал ему: "Пишу трагедию о Вильгельме Завоевателе, и ваш друг

Бербедж говорит, что моя трагедия будет стоить больше всех ваших хроник". — "Почему?" -

спросил Шекспир. Я ему ответил: "Мистер Бербедж говорит, что Вильгельм Завоеватель

достойнее Ричарда, потому что пришел раньше его".

— Ну и что же вам ответил Билл? — спросил машинально Бербедж, наливая стакан

Четлю.

Четль отпил большой глоток и закрыл глаза, вслушиваясь в терпкий вкус хереса.

— Вот это вино! — сказал он восхищенно. — Где вы его достали? Оно старше нас обоих.

Да, так что сказал мне ваш друг? Ничего он мне не сказал, только поклонился. Ему, знаете, было уже не до того. К тому времени они уже пробились к Темзе.

— Куда? — спросил настороженно Бербедж.

— К Темзе, к Темзе, в замок графа! В Эссексхауз.

— Как?! — вскочил Бербедж. — Да где же вы его тогда видели, Четль, Четль? — Он схватил

его за плечи. — Да что же вы молчали? Билл, значит, тоже был замешан в это дурацкое

дело? — Он жал его плечи все больнее и больнее. — Где же он теперь?

— Не знаю, не знаю, голубчик, — миролюбиво ответил Четль, осторожно освобождаясь

от его сильных рук ремесленника. — Я его видел в толпе, а где он, что он? — я не знаю.

Он видел, что Бербедж мечется, ища шляпу, и добавил уже успокаивающе:

— Да нет, вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, дорогой. Ничего особенного не случится.

Ведь он так пошел, поглазеть.

Он не договорил до конца, потому что Бербеджа уже не было. Он бежал по улицам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза