Смуглая леди (сборник)

лениво, но на самом деле очень зорко следил за своим коллегой. Шекспир сел за стол и

поглядел на Четля.

— Пива хотите? — спросил Четль.

Шекспир молча покачал головой.

— Да, — сказал Четль, — а вы, оказывается, молодец. Вот уж никак не ожидал. Тот матрос

саданул прохвоста прямо через стол, а вы в ту же секунду опрокинули рыжего. Он только

ножками — брык! Только посуда загремела. Я и опомниться не успел, как его нет. Лежит

под столом. А на него-то, на него-то… — он вдруг заржал. — И стол, и жбан с пивом, и

закуска какая-то. Здорово, ей-Богу!

— Да, — сказал Шекспир неодобрительно. — А виноваты-то вы!

— Виноват-то, пожалуй, верно, я, — охотно согласился Четль. — Мне, пожалуй, не

следовало говорить об этом. Эти господа, оказывается, куда как прытки, а впрочем, -

прибавил он, подумав с секунду, — они, конечно, уж давно следили за вами. Если бы не этот

лорд, ну, тогда бы…

— А как туда попал Бербедж? — спросил Шекспир. — Он пришел искать меня? Что-

нибудь случилось в театре?

— Бербедж-то? Он со мной пришел. Мы вместе вышли из театра, но тут к нему

подошла ваша цыганка в штанах…

Он покосился на Шекспира.

Тот сидел неподвижно, опустив голову, и смотрел на крышку стола. Когда Четль

сказал ему: "Ваша цыганка", он приподнялся немного, вынул из хлебницы толстый

ломоть, оторвал от него изрядный кусок и стал раскатывать в пальцах. Слова Четля о

цыганке его никак не заинтересовали.

"Лисица! — подумал Четль. — Ишь как представляется. На сцене бы ты вот так играл! А

вот уйти и ничего не сказать тебе! Будешь потом кусать себе лапы, как медведь".

И он встал было, как ему опять представилась та картина, ради которой он и

прибежал сюда: вот два актера, оба буйные и подвыпившие, сталкиваются на одной

постели и начинают тузить друг друга. "Ты как попал сюда?" — "Нет, ты-то как?" Голая

цыганка орет, разнимает их, и все трое вопят и ругаются, а снизу сбегается прислуга, повара, извозчики, гости, постояльцы — и хо-хо-хо, ха-ха-ха, а они знай тузят друг друга в

морду и орут. Вот картина! Нет! От этого он никак не мог отказаться. Он мирно сказал:

— Только одну минуточку, Виллиам.

— Вы извините меня, — кротко обернулся к нему Шекспир, — я должен работать.

"Гамлет" ведь следующая постановка. А у меня ничего не получается!.. Вы уж извините, пожалуйста. — И он пошел к постели. — Вот хочу сегодня лечь пораньше, чтобы встать

ночью и работать…

— Так вот, — торжествующе и громко сказал Четль, глядя ему в спину. — После того как

вы ушли с тем джентльменом, я остался с Ричардом и он мне сказал, что ваша леди

назначила ему свидание на чердаке.

Шекспир вдруг оглянулся и взял одну из зажженных свечей.

— Он должен прийти завтра в десять часов и постучаться в среднюю дверь. Она

спросит: "Кто пришел?" Он должен ей ответить: "Ричард Второй". Тогда…

Он не кончил только потому, что Шекспира в комнате не было, и конец фразы повис в

воздухе. Сильно стуча башмаками, Шекспир быстро сбегал с лестницы, наверное, затем, чтобы отпереть ему дверь и потом уж не спускаться.

Четль растерянно огляделся.

Он никак не ожидал такого отношения к своему рассказу.

Комната была пуста.

На столе лежали хлебные шарики — шесть штук подряд.

Горела только одна свеча, и в комнате было темновато.

Тогда он поник головой. Дурак, дурак, старый осел! Сколько его ни учат, а он все еще

верит людям. Все хочет им добра. Действительно, надо было забираться ему в такую даль.

Нужен ему этот дурацкий разговор с пьяным комедиантом. А ну их, в самом деле! Нанялся

он, что ли, устраивать им их грязные дела? Да пропади они все пропадом!

Он хрюкнул и сердито сполз со стула.

II

Она была недовольна, и на это у нее были свои причины. Так она и стала одеваться.

Взяла длинный, специально сшитый для таких случаев, глухой зеленый плащ,

отороченный беличьим мехом (их было у нее несколько, ибо два раза надевать одну и ту

же одежду она опасалась), посмотрела на него и отложила. Позвала слугу, приказала

вычистить шпагу и подать ей. Подумала, что надо что-нибудь сделать для того, чтобы

шпага сидела удобнее, сняла перо с берета — оно уж было совсем изломлено, — поискала

новое, но не нашла. Она подумала, что надо бы спросить у матери, у нее, кажется, есть, и

подошла к окну. На ней уже были пышные, как баллоны, короткие французские штаны, которые только что входили в моду.

Быстро смеркалось. Очень быстро смеркалось.

Из низких труб валил прямой, белый, тоже невысокий дым. И уже по нему

чувствовалось, что очень холодно. Прошли две женщины; у одной была корзина, а другая, постарше, шла с ней рядом и держала ее не за руку, а за эту корзину. Обе о чем-то

оживленно разговаривали. И так смеялись, что ей даже стало завидно, — и она бы

посмеялась, да вот не с кем! Нет, с этим актером она, кажется, зря связалась. Он и слова-то

вовремя сказать не умеет, только краснеет и пыхтит, и руки у него дрожат. Сразу видно, что он за птица! Боже мой, какая все-таки тоска! Она уж хотела отойти от окна, как вдруг

услыхала топот копыт, и три всадника пронеслись под окном во весь опор. Первый держал

в руке свернутую в трубку грамоту, два других, грузно подпрыгивая, едва поспевали за