Смуглая леди (сборник)

вот одно прошу вас: ночуйте вы сегодня у меня. Мало ли что случится, если попадетесь

им под горячую руку.

— Ну а что будет тогда? — спросил вдруг очень прямо Шекспир.

Пембрук опять пожал плечами.

— Да кто же знает это? Да и вообще ничего, наверное, не будет. Его светлость размяк, как сухарь в похлебке, и ни на что больше не способен.

— А вы знаете, — вдруг совершенно не в связи с разговором сказал Шекспир и встал, -

ведь она все-таки не солгала вам: я действительно никогда не жил с нею.

Глава 3. ГРАФ ЭССЕКС

I

Когда он вышел от Пембрука, была уже ночь, редкая лондонская ночь, полная звезд, лунного света и скользящего тонкого тумана над рекой. Шекспир шел быстро, но не

намного все-таки быстрее, чем обычно. И по привычке всех высоких прямых людей,

голову держал так высоко и прямо, что со стороны казалось — он идет и пристально

всматривается в даль. Но всматриваться было не во что. После большой гулкой площади

пошли улочки, такие кривые, такие тесные, такие грязные, что казалось, все они уходят

под землю. Правда, они были еще застроены большими двухэтажными домами с острыми

железными крышами, но там, дальше, за их последней чертой, уже начиналась полная

темнота и ночь. Там были разбиты извозчичьи дворы, мелкие кабачки с очень

сомнительной и даже страшной репутацией, темные лачуги — все то, что он, к сожалению, слишком хорошо и подробно знал по памяти прошлых восьми лет. Но он не шел туда. Он

жил ближе к центральным улицам, в большом, хорошем доме, в светлой комнате с тремя

окнами и отнюдь не под чердаком. Он хорошо платил своей молодой хозяйке, дочери

французского парикмахера; хозяйка слегка заглядывалась на него, так что ж ему было

думать о норах и логовах, что находились уже за чертой человеческого обитания.

Мало думал он также и о том, что рассказал ему Пембрук. Все, что касается этой

черной змеи, он знал уже давно. Только не в том порядке. И это уже перестало его трогать.

Но Эссекс, Эссекс, вот что его мучило! Да! Теперь уж, пожалуй, ничего и не сделаешь.

Королеве нужна его голова. Что там ни говори, а должно быть страшная вещь

семидесятилетняя любовница. Чего она только не может потребовать! Тут он даже

замедлил шаг. Как ни проста была эта мысль, но вот так ощутимо, чувственно, почти

зримо, она пришла ему в голову впервые, и он сразу понял ее до конца. Да!

Семидесятилетняя любовница! Кто знает, что скрывается за темнотой этих слов? Он

всегда, еще с тех времен, когда работал мальчиком у отца на городских скотобойнях, был

особенно любопытен к этим черным провалам в душе человеческой. Но это и пугало его, как только он осознал в себе этот интерес. Ладно! К черту! Что еще думать об этом? Ну а

трагедия? Трагедия об убийстве дурного короля во имя короля хорошего. Зачем Эссекс

хотел, чтобы она шла именно в этот день? Он остановился на секунду, потому что вдруг

понял зачем.

А Пембрук знал это.

Знала это и она.

И тут он вдруг ясно понял, что она была в том же самом трактире, откуда после

свидания с ней и спустился к нему граф Пембрук. Это пришло к нему, как внезапное

озарение, и он сразу же почувствовал, что да, вот это и есть правда. И дальше он уже не

смог идти.

Он остановился около какого-то дома, стиснул кулак и, откинув голову, истово

посмотрел на зеленые звезды.

Потом очнулся, взял в руки молоток на бронзовой цепочке и несколько раз ударил в

эту дверь. Ударил в эту крепкую дубовую дверь раз, и два, и три, потому что он стоял, думал, смотрел на звезды около самых дверей своей квартиры.

* * *

Ему отворил мальчишка, которого он держал вместо прислуги. Поднимаясь вслед за

ним, еще на лестнице Виллиам услышал голоса и понял — это зачем-то пришел к нему

Четль, сидит, наверно, раскинувшись в кресле, потягивает пиво или белый херес,

наверное, еще и дымит вдобавок и что-то врет. Он зашел в комнату и увидел — так оно и

есть.

Четль, красный, распаренный, с распущенным поясом на огромном брюхе, как опара,

расползся по креслу и о чем-то рассказывал дочери парикмахера. Пот градом катился с его

теперь почти лиловатого лица, одна рука у него расслабленно свисала, в другой он держал

мощную кружку с элем и отхлебывал из нее. Шекспир сразу же прошел к столу. Хозяйка, увидев его, всплеснула руками и, клокоча от смеха, вместе с креслом повернулась к нему.

— Это такой шалун, насмешник, — начала она, и на щеках ее разом вспыхнули и

заиграли все ямочки. — Он рассказывает о Кемпе, что…

"Рассказывает о Кемпе, — значит, говорил о ней", — подумал Шекспир. Он молча, не

раздеваясь, прошел к столу, и хозяйка растерянно поднялась. Она никогда еще не видела

его таким бледным, помятым, недовольным чем-то.

— А я, дорогой Виллиам… — начал Четль, совершенно не смущаясь.

— Вы давно меня ждете здесь? — сухо спросил Шекспир.

— Да, с вечера, когда вы ушли с тем джентльменом.

Четль, конечно, хорошо знал, с кем именно, но почему-то говорил "с тем

джентльменом". Шекспир прошелся по комнате, потом подошел к стене, где торчал крюк

для одежды, и начал раздеваться. Хозяйка неслышно вышла.

Но Четля-то все это не смущало. Он по-прежнему полулежал в кресле и как будто бы