("Антоний и Клеопатра", перевод Б. Л. Пастернака)
Комната Пембрука находилась на втором этаже. Было еще довольно светло, и поэтому
свечи зажигать они не стали. Или, может быть, потому, что каждый понимал — лучше не
глядеть в лицо друг другу.
— А где альбом? — спросил Шекспир, привычно осматривая стол. — Он всегда лежал
здесь.
— Нету, — ответил Пембрук, — ей подарил. — И Шекспир почувствовал, как мучительно и
туго он улыбается. — Она знала, что это ваш подарок, и не давала мне покоя.
Помолчали.
— Она часто бывала здесь? — спросил Шекспир, прошел, сел в кресло и посмотрел на
Пембрука. Тот ходил по комнате все быстрее и быстрее, поднимал руку и приглаживал
волосы. Ах, этот знакомый, милый жест! Он всегда так ходил и так приглаживал волосы, когда волновался.
Шекспир сидел, постукивая пальцами по столу.
— Так вот как это получается, — сказал Шекспир.
Пембрук ничего не ответил.
"Альбом унесла. Не хотела, чтобы он тут оставался, а встречаться не пожелала… а
теперь — "Уезжайте из Лондона". Сама не пошла. Просто послала: "Уезжайте". Почему?
Впрочем, ясно, пожалуй, почему". Он опять поднял глаза на Пембрука. Тот придвинул стул
и сел.
Помолчали с минуту.
— Так, значит, она часто бывает тут? — громко спросил Шекспир.
И Пембрука прорвало. Он заговорил так, что даже губы у него задрожали:
— Билл, не сердитесь на меня. Я уж тут ничего не мог сделать. Вы сами виноваты, надо
было вам вмешаться раньше, а вы все видели и молчали. Помните, вы только раз меня
спросили: "Вам ничего не нужно сказать мне?" Но вы понимаете, тогда уже было поздно -
поздно спрашивать! Она узнала об этом…
— От вас? — спросил отчетливо Шекспир.
— Ну, от меня, конечно, — мучительно поморщился Пембрук. — Разве мог я тогда что-
нибудь скрыть от нее? Она сказала: "Ладно". И на другой день сама сделала так, чтобы эта
злосчастная записка попала в руки к вам. Я ее спросил: "Зачем это вам понадобилось?" — а
она ответила мне: "Поймите, что я не хочу больше притворяться. Мне это надоело. От кого
вы меня прячете? От какого-то балаганного шута! Нет, вы просто трус!" Я ответил ей: "Но
вы же, Мэри, три года прожили с ним!" Она тогда рассмеялась мне прямо в лицо и
презрительно сказала: "Да вы совсем с ума сошли!"
— И вы поверили ей?
— Клянусь, поверил, — сказал Пембрук, — теперь сам удивляюсь себе.
Очень долго, что-то несколько десятков секунд, они неподвижно смотрели в глаза
друг друга и молчали. Первым опустил голову Пембрук. Ему было очень не по себе. Он и
не знал, что ему так трудно рассказывать о ней.
— Черт знает, что за женщина! — сказал он тускло.
— Ну, дальше, — сказал Шекспир. Поднял со стола бронзовый шар, подбросил его и
поймал.
— Я прикажу зажечь свет, — сказал Пембрук и вышел.
Шекспир продолжал сидеть за столом так же неподвижно, как и раньше. Поднял
длинное гусиное перо, попробовал конец его на пальце и стал расщеплять ножом.
Откинувшись на спинку кресла, он издали наблюдал за своими пальцами: красивыми и
длинными, из которых один был украшен крупным, грубым кольцом. Вернулся Пембрук, за ним шел слуга со свечами, бутылкой и двумя бокалами. Шекспир поднял глаза на
Пембрука, продолжая расщеплять перо.
— Вот, — сказал Пембрук, неловко беря из рук слуги поднос и ставя его на стол. — Сейчас
попробуем. Открой и иди.
Слуга выхватил глиняную пробку и вышел.
Пембрук до краев налил два тяжелых серебряных бокала и один протянул Шекспиру.
— Как раньше, — сказал он, улыбаясь. — Да?
Шекспир отпил большой глоток и поставил бокал на стол.
— Она вас сильно мучила? — спросил он спокойно.
Пембрук осушил свой бокал разом, залпом, так что даже несколько багровых капель
пролилось на его воротник. На стол бокал не поставил, а забыв о нем, продолжал держать
в руке.
— Сильно ли мучила? — спросил он, вдумываясь. — Вы, Билл, и понятия не имеете, что
это за женщина. — Он поставил бокал на стол. — Вы знаете, она приходила ко мне одетая
мужчиной.
— Что вы? — спокойно удивился Шекспир.
— Да, да, кажется невероятным, но это так. Короткое платье, длинный белый плащ на
нем, перо на шляпе — и пожалуйста! Чем не юноша? И знаете, она совершенно не
смущалась. Раз она повстречалась с моей матерью и раскланялась. Только вот шпагу
носить она не умеет, — прибавил он с недоброй и горькой усмешкой. — Путается в ней и
запинается. Она ведь по характеру мало все-таки походит на мужчину.
— Что же, и долго ходила она к вам? — спросил Шекспир.
— Ну! — взмахнул рукой Пембрук. — Разве есть у нее что-нибудь длительное? Нет,
конечно. Потом она вдруг решила, что ей неудобно встречаться со мной здесь: дескать, моя мать как-то не так на нее посмотрела при встрече. Заметьте, она сначала заставила
меня поссориться с матерью, а потом уже потребовала, чтобы я приходил к ней на
свидания в "Сокол". Она там сняла комнату на имя своего… ну, знаете, этого длинного
парня, который сегодня передал вам записку. Она вырвала его из долговой тюрьмы, и