Смута

– Господи, то ли мы делаем? Я, грешный, вижу спасение России в королевиче Владиславе.

Мысль эта носилась в воздухе. Устами Филарета, митрополита и нареченного патриарха, она обретала статус желаемого всею Россией.

Гетман Рожинский настоял, чтобы посол Станислав Стадницкий немедленно отправился к Филарету.

Слушать королевского посла собрались в церкви Рождества Богородицы. Стадницкий поднялся на солею, зажгли свечи и лампады, и посол, глядя на преданно тянущегося взглядом Михаила Глебовича Салтыкова, объявил:

– Король пришел не для погибели русского народа, а для прекращения пролития христианской крови, для сохранения государства и народа русского. Если вы, господа, и ваш народ не пренебрегаете Божией милостью и покровительством его королевского величества, то король Сигизмунд готов снять с вас тиранскую неволю.

Стадницкий не помянул Шуйского – поймут. И замолчал, пораженный столь сильным откликом на свои слова.

По лицу Михаила Глебовича Салтыкова катились слезы, тер глаза его сын Иван. Князь Василий Рубец-Масальский, не раз бегавший туда и обратно, стоял, возведя очи в купол, на голубя, изображающего Святой Дух.

– Я прочитаю вам грамоту короля, – сказал Стадницкий.

Его голос стал зычным, эхо усиливало звук, слова звенели, паузы были значимы и величественны.

– «Так как в Московском государстве идет большая смута и разлитие крови христианской, – читал Стадницкий, – мы, сжалившись, пришли сами своею головой не для большей смуты, не для большего пролития христианской крови в вашем государстве, но для того, чтобы это великое государство успокоилось. Если захотите нашу королевскую ласку с благодарностью принять и быть под нашей рукой, то уверяем вас нашим господарским истинным словом, что веру вашу православную правдивую греческую, все уставы церковные и все обычаи старинные цело и ненарушимо будем держать. Не только оставим при вас старые отчины и пожалованья, но сверх того всякою честью, вольностью и многим жалованьем вас, бояр и дворян, церкви Божии и монастыри одаривать будем».

Стадницкий передал грамоту для удостоверения Филарету, стоявшему неподалеку. Филарет перекрестился, облобызал подпись короля.

К грамоте снизу потянулся Михаил Глебович Салтыков и, уже открыто рыдая, целовал каждую строку, а прежде чем прикоснуться губами к королевскому росчерку, пал на колени.

Радость была всеобщая, но, когда Стадницкий спросил, каков будет ответ королю, духовенство и боярство посуровели и заважничали.

– Чтобы ответить его королевскому величеству по полному чину, нужно собрать Земский собор.

– Но сколько же времени понадобится для такого собрания? – забеспокоился Стадницкий.

– Три дня! – ответил Салтыков.

76

Остановили лошаденку над поймой Оки, над крутизной. Дали, как сам белый свет, – бездна земли, бездна небес. Кошелев глядел удивленно, детски. Казимирский скрестил руки на груди.

Вор хмыкнул:

– Отсюда сбросят – костей не соберешь, – и прищурился на городские башни. – Брали города, имея тысячи солдат, пушки, лестницы. Ни тысяч, ни пушек, даже лопаты нет, а мы тебя возьмем, Калуга, ядреный корень.

Рассмеялся беззаботно, махнул рукой на монастырскую ограду:

– Начнем с тех, кто к Богу ближе, – и воровато глянул за спину: не видно ли на дороге козла с железным копытом.

Появился перед монахами, растрепав волосы, разорвав на груди рубаху.

– Спасайте, православные, царя православного!

Сбежалась братия. Он стоял без шапки, шапкой утирал слезы.

– Король Сигизмунд требовал от меня Смоленск и Северскую землю. Он хочет перекрестить смолян и северских людей в латинство, хочет, чтоб вся Русская земля поклонилась римскому папе. Я погнал прочь от себя королевских послов. За это гетман Рожинский, предатель, приказал убить меня. Но Господь со мной! Он привел меня в вашу обитель.

Вор пал на колени, закатывая глаза на кресты куполов, кричал страшно, роняя с губ то ли слюну, то ли пену.

– Господи! Призываю тебя! Пошли городу Калуге – стать щитом святой православной веры!

Монахи подняли государя с земли, повели к игумену, и тот поклонился ему, уступил свою келью. Вор тотчас попросил перо, чернил, бумаги. Сел писать грамоту к жителям Калуги.

«К вам, калужане, я обращаю слово: отвечайте, хотите ли быть мне верными? Если вы согласны служить мне, я приду к вам и надеюсь с помощью святого Николая, при усердии многих городов, мне присягнувших, отмстить не только Шуйскому, но и коварным полякам. В случае же крайности готов умереть с вами за веру православную. Не дадим не только торжествовать ереси, но не уступим королю ни двора, ни кола, а тем менее города или княжества».

Монахи крестным ходом пошли в Калугу и вернулись со всем ее народом.

Именитые люди поднесли государю хлеб-соль, повели в город, освободив для него дом воеводы Скотницкого, с большим крыльцом, с тремя окнами по одной стороне, с двумя – по другой.

Пришлось отстоять вечерню, но зато дом наполнился верными слугами, среди которых верховодил дворянин Михайла Бутурлин.

– Я жалую тебя боярством, – объявил ему Вор. – Собери сколько возможно воинских людей, которые могли бы защитить меня.