Смутные годы

Со многими героями этого романа мы не прощаемся. Им предстоит ещё немало испытаний в это неясное, смутное время самого низкого падения российской государственности в конце 1610 г. и в начале 1611 г., на котором мы остановились. А вот с Матюшкой, самозванцем, Лжедмитрием II, под каким именем он вошёл в историю, придётся проститься. И на прощание приведём несколько строк г. Воробьёва Г.А., как сказано им в очерке «Дом Марины Мнишек в Калуге», в Историческом вестнике за 1899 г., т. 76, июнь, с. 968–972: «До сих пор в одном из заброшенных оврагов, где-то за бойнею, предание указывает могилу этой загадочной личности»…

И там же немного истории о доме Марины Мнишек.

«До настоящего времени в одной из глухих калужских улиц (Проломной), за Березуйским оврагом, вблизи реки Оки, показывают древний каменный дом красивой архитектуры XVII столетия, вполне подходящий к типу дворцов той эпохи. У простого народа он известен под именем Маринушкина дома. И это название так за ним укрепилось, что в 70‐х годах настоящего столетия одна из его хозяек звалась по дому “Маринушкой”, хотя имя её было совсем не Марина. Точных сведений о времени сооружения исторического дома не имеется. Собственно документальная его история начинается с конца XVII столетия. Из сохранившейся раздельной записи 1697 г. видно, что дом этот принадлежал роду Коробовых. Коробовы были мещане, занимавшиеся торговлею. А как он им достался, неизвестно. Фамилия Коробовых пресеклась в мужском колене в 1870 г., и дом перешёл, по наследству, к мещанке Лабахиной. Последний из Коробовых, Иван Иванович, умер в апреле 1870 г. Его нашли мёртвым, одетого в шубу и почти разложившегося совсем. Тогда же открыли большие сундуки со старинной утварью и платьями. Были тут и дорогие парчовые сарафаны и кокошники, низанные жемчугом, но они до того были ветхи, что, по рассказам, от одного прикосновения к ним разлетались в прах…

Дом Марины Мнишек двухэтажный. Нижний этаж значительно вошёл в землю. Лет двадцать тому назад он привлекал внимание любопытных своими тайниками и подземными ходами. Один из подземных ходов в 70‐х годах представлял своею длиной целую улицу. Тут были следы конюшен, а из конюшен выход в овраг. Обращали на себя внимание крепкие чугунные двери и могучие запоры. Интересна была тоже одна комната, без окон и дверей, в которую вход был с чердака, около печной трубы, а выход в подземелье. Очевидно, «царик», устраивая все эти хитрости во дворце, имел в виду воспользоваться ими на случай измены или внезапного нападения. От красивого каменного крыльца посередине фронтона, которое вело во второй этаж, в 1874 г. оставались только следы…»

«Маринушкин дом», Николай де Рошфор в журн. «Зодчий», 1874 г., № 1–2. («Дом Коробовых в Калуге».)

Глава 17 Восстание в Москве

Первые вести о движении ополчения Ляпунова появились в Москве недели за три до Светлого Воскресения. И наместник королевича Владислава, пан Александр Гонсевский, ожидая на Пасху волнения, да к тому же чтобы обезопасить свой гарнизон, приказал снять пушки со стен Белого города и свести в Кремль и Китай-город. Собирался он то же сделать и в Земляном городе, но не успел выполнить это.

Во вторник на пасхальной неделе Москва проснулась, как обычно, под перезвон колоколов. Уверенным басом царедворца первым ударил большой колокол Ивана Великого. Ему ответил Успенский, затем Архангела Михаила, к нему присоединился колокол Спаса на Бору. И так зазвонили по всему Кремлю. А за его стенами хриплым голосом заговорил колокол Николы Мокрого у Водяных ворот на Зачатской улице. Послышался молодецкий звон у церкви Бориса и Глеба на Варварском крестце. Зазвенели тонкими переливами и церквушки на рву, что рассыпались между Спасскими и Никольскими воротами по Красной площади. Зашлись серебристым колокольным смехом: голосисто, беззаботно, удивляя хоровитостью. И не тесно было им, махоньким, пятнадцати молодушкам, вместе с кладбищами. На них уже и не хоронят, потому что негде. Кладены здесь не раз были в большое моровое поветрие, на 91‐й сажени в длину да чуть больше десяти в ширину. Рассыпались же они рядком: впереди всех встала церквушка Параскевы, наречённая Пятницей. Как добрая матрона, позаботилась она о благочестии своих девиц: десятисаженными перилами зацепилась папертным углом за Каменный мост у Спасских ворот. За неё ухватился храм Василия Кесарийского, затем встала в очередь церковь Богоявления, а следом новенькая церквушка Феодосии-девицы. А там пошла совсем уже мелкота, и такая, что хоть выноси их в последнюю церковку Всех Святых, что стояла у Самопального ряда на трубе[76].

Тоскующим звоном запели колокола Анастасии Узорешительницы в Житном ряду. Скромно, вполсилы, загудел посадский колокол у церкви Георгия на Тверской. И пошёл перезвон по всему Белому и Земляному городу.