Смутные годы

На князя Никиту одна за другой посыпались невзгоды: умер царь Борис, на Москву пришёл самозванец. Годуновых, Сабуровых и Вельяминовых отправили в ссылку. Попали в немилость к новому царю и те, кто близко стоял к ним. При Шуйском беды тоже не забыли князя Никиту, хотя вначале всё складывалось для него удачно. Тогда Шуйский снял с опальных самозванца их вину, многих приблизил ко двору. А князь Никита опять попал в полковые воеводы. Но Шуйский отыгрался на нём за оплошку под Калугой с Болотниковым, вспомнил прошлые годы его безмерной верности Годунову. А чтобы сгладить такой удар, он, непостоянный в пристрастиях, через полгода приставил его у себя на свадьбе первым дружкой к царице Марии, в девичестве Екатерины Буйносовой. Вторым дружкой был думный дворянин Иван Михайлович Пушкин. Дарью же назначили первой свахой к царице, вместе с женой Ивана Пушкина, Алёной Ивановной. Но такие перепады царской милости оказались не по князю Никите. Он уединился в своей вотчине после свадьбы царя и запил. Навалились хвори, и вскоре его не стало. И Дарья, овдовев без малого уже два года назад, жила на дворе Хованских под присмотром старшего брата Никиты, князя Ивана Андреевича, точнее – свояченицы. Братья Хованские и раньше с трудом уживались на одном дворе. А уж после смерти мужа Дарье с детьми стало там совсем невмоготу.

И князь Дмитрий, понимая это, частенько наведывался к сестре, как мог поддерживал её, требовал того же внимания и от своей жены.

В отличие от Дарьи, Прасковья была полной хозяйкой на своём дворе, с тех пор как Мария Фёдоровна переселилась в Юрино и там доживала свой век. Теперь в Москве старая княгиня появлялась редко. Когда же она приезжала, то сначала обходила большой господский дом, затем осматривала другой и третий. На этом всё и заканчивалось. В дела она уже не вмешивалась. Да и вообще, она стала быстро сдавать, после того как Дарья закатила ей однажды скандал: обвинила в том, что она выдала её за Никиту из-за богатства и почестей, хотя знала, что тот слабовольный и при невзгодах сломается. Ненавидящий взгляд старшей дочери так ошеломил княгиню, что у неё внутри что-то словно надломилось. И она перестала помыкать детьми и подгонять их, предоставила всему идти своим чередом. Но дело было уже сделано: тот же князь Дмитрий по-иному жить уже не мог. И она была вознаграждена этим, хотя бы отчасти, за свои труды.

* * *

Из-за Неглинки послышалась беспорядочная мушкетная стрельба. Со стены Кремля бабахнула тяжёлая пушка.

«Картечью, знать, по людям», – мелькнуло у князя Дмитрия.

За первым выстрелом последовал второй, затем третий… Перевалило за десяток, с каждым выстрелом подсказывало, что там заворачивается что-то серьёзное.

И во двор Пожарских начали стекаться со всей Сретенки вооружённые люди, как будто их сюда сгоняли те самые выстрелы.

– Пошли, надо собираться, – сказал князь Дмитрий стремянному и вернулся обратно в дом.

– Уходишь? – встретила его вопросом Прасковья. – А кто останется на дворе?

– Вот, Иван будет с тобой, – показал князь Дмитрий на стряпчего и громко крикнул: – Сенька, тащи доспехи!

В горнице поднялся шум. Прибежали холопы и закрутились вокруг князя. А он натянул на себя кольчугу, на нём застегнули латы, бармицу, наручи и бутурлыки. Подцепив на пояс саблю, он одел поверх стёганой шапки стальную ерихонку и подошёл к жене.

– Параша, к вечеру, даст Бог, свидимся. Если не приду – не обессудь. Значит, так надо.

Он ласково обнял её за плечи и подтолкнул в сторону женских хором:

– А сейчас иди к девкам. В страхе, наверно, сидят. Давно не было такого грохота.

– Батя, можно мне с тобой? – подошёл к нему его старший сын, хмуро глянул на него.

– Нет, Петруша, тебе туда нельзя. Вот подрастёшь и всё изведаешь! Просьба у меня к тебе: помоги матери приглядеть за девками. Они ведь пугаются всего. На то и девки. А ты парень! Да и Федька с Ванюшкой тоже малы ещё. Всё, Петруша! Мне некогда. Вернусь – всё расскажу. Договорились?! – улыбнулся он сыну, заметив, что тот дуется, недовольный его отказом.

Он вздохнул, от этих утомительных проводов своих семейных и вышел из хором.

При его появлении на крыльце, вооружённого и в доспехах, во дворе по толпе прокатились возгласы: «Пора, Дмитрий Михайлович!.. Беда пришла!..»

Со стен Кремля в очередной раз прогрохотали пушки и замолчали. Зато на Арбате и Никитской по нарастающей пошла ружейная пальба. И оттуда донёсся низкий гул, похожий на вой урагана, идущего по дикому урману в знойную летнюю пору, с буреломом и ливнем.

И князь догадался, что там дерутся люди, как в тисках зажатые узкими улочками.