Смутные годы

Двор Валуева находился на Волхонке, в одном из уцелевших от пожара переулков. На дворе, длинником в двадцать четыре сажени и поперечником в тринадцать, стояли две хоромные избы. В одной жил сам Валуев с женой и дочерьми, Марфой и Татьяной, ещё девицами. В другой избе жил его старший сын Иван со своим семейством.

На второй ярус хоромины вела лестница с перилами.

По этой лестнице он и поднялся вслед за Валуевым. Они прошли по узким гульбищам, миновали холодные сени и переступили порог просторной комнаты. Это оказалась столовая. Посреди неё стоял длинный стол, накрытый скатертью с вышитыми по её краям цветами. Рядом с ним, по обеим сторонам, стояли лавки. К одной из глухих стенок прилипли коники[88], обитые тёмно-синим сукном. Окна были затянуты мелкими разноцветными слюдяными пластинками.

Столовая палата оказалась пустой. Но как только они вошли в неё, тут же появился дворовый холоп, средних лет малый, с опрятной окладистой бородой.

– Митрошка, тащи на стол! – приказал Валуев ему, вздёрнув свой тонкий носик, с располагающей улыбкой радушного хозяина.

Дворовые накрыли стол и удалились. В комнате остался только Митрошка. Немного постояв у стола, он отошёл к двери и там сел на лавку, положил руки на колени, показывая, что готов к распоряжениям хозяина.

Валуев и Яков сели за стол. Валуев взял штоф с водкой и налил себе и Якову по чарке.

Они выпили, закусили, немного помолчали. С чего-то надо было начать разговор.

– Ну что там, под Смоленском-то? – спросил Валуев его.

Яков рассказал.

Валуев внимательно выслушал его. Затем он стал с чего-то оправдываться перед ним:

– Ты думаешь, я за Владислава стою? Или за короля?

Он поморщился, словно от чего-то горького.

– Не-ет! Но сейчас некуда деваться!..

Он тяжело вздохнул.

– А Заруцкий – сволочь! – с чего-то стал ругаться он. – Он у меня пушкарей выбил! Под Тулой ещё!

– Григорий Леонтьевич, а может, мы не то делаем, а? Почто за короля-то стоим? Он же католик!.. Ну, покрестится Владислав! А всё равно чужой! Да, я понимаю, то дело боярского ума! Не наше! Но вот как хотя бы со Смоленском-то, а?! Там же всё паны позасиживали! И тут, на Москве, паны уже!.. Куда деваться нам-то? То отдадим, потом другое!.. Что дальше-то?! – вырвалось у него в сердцах.

И он тут же испугался, что сказал лишнее, уставился на Валуева, ожидая от него чего-то.

Валуев тоже уставился на него. Он не сразу нашёлся, что сказать. На нём тяжким камнем висела сдача войска под Царёвым Займищем. Свой выбор он сделал, но сомневался в нём. И эти слова молодого, ещё зелёного сотника больно задели его. Тот явно показывал ему, что он делает не то.

Он обидчиво засопел, подтёр нос кулаком. Налив себе в чарку водки, он хотел было выпить, но спохватился, плеснул водки и в чарку Якова. Покачавшись взад-вперёд всем корпусом, словно раздумывая, встать или нет с лавки, он ещё раз шумно вздохнул, пересиливая в чём-то себя.

– Ладно, давай, – поднял он свою чарку. – За государя! – усмехнулся он, неизвестно какого имея в виду государя.

Они выпили.

– Гонсевский – вот новый государь! – выкрикнул Яков, поперхнувшийся от крепкой водки. – Кха!.. Москву выжег!..

Спьяну он как-то странно хрюкнул, словно всхлипнул.

– Не придёт Владислав-то! – выпалил он и сам испугался своей же смелости. – Король тут будет! Да и не сам, а вот так, как сейчас Гонсевский!

Валуев стал объяснять ему, а скорее себе, необходимость честности в государственных делах.

– Слово дали – надо держать. Он, Владислав-то, ещё не венчался на царство! Смекаешь, Яков?! – хитро прищурился он, дескать, всё ещё впереди. – Соборную грамоту после венчания подписать должны все выборные-то! От всей земли! Вот уже тогда-то и будет баста! – хлопнул он ладошкой по столу, пришлёпнув ползающую по нему муху.

И Якову показалось, что этим он хотел сказать, мол, вот так же прихлопнем мы и того, кто пойдёт против всей земли. Но Яков отреагировал на это равнодушно. Он разочаровался в нём. С него за последнее время спала какая-то пелена. Особенно после того, что насмотрелся он под Смоленском. Он стал видеть всё по-иному. И его теперь не удовлетворяло то, что говорили воеводы и бояре. Это раньше он смотрел им в рот. Вот хотя бы тому же Валуеву. А теперь он понял, что тот так же беспомощен, как и он сам. Только скрывает это за словами, вроде бы правильными…

Валуев почувствовал это.

– Митрошка, позови Ульяну Степановну! – велел он холопу, чтобы сменить разговор.

Он сообразил, какую скользкую тему они затронули. И опасную сейчас-то, когда в Кремле сидят поляки. Да и у того же Мстиславского наушников много. Донесут – угодишь на Пыточный. И не посмотрят, что ты думный дворянин.

– Да пусть она придёт не одна-то! С Марфой и Татьяной!..

Вскоре в комнату вошла жена Валуева, Ульяна Степановна. С ней вместе, чопорно вышагивая и держа прямо спину, вошли две девицы. Обтянутые платочками лица, опущенные глаза, лёгкий румянец на щеках… Невесты… Хороши…