Смутные годы

Иван по-детски обиженно поджал губы, как будто это он был в чём-то виноват.

– Ну что же, если это не обман… Тогда мы низость молча там снесём.

– О, как я хочу в Москву! – воскликнул Дмитрий, успокоенный его ответом. – Как сильно я по ней тоскую! И Катерина чахнет, тает прямо на глазах. Домой вернуться – думать не посмеет…

– Да, погибнуть может, – сочувствуя ему, сказал Василий. – Нельзя винить её в том, что кубок красного вина Михайло взял из рук её. Как будто жил бы он доныне. Слаб головою Скопин оказался, хотя разумным воеводой слыл. И умер-то из-за чего – не снёс крестин у свояка!

Дмитрий продолжил говорить о своей жене. В его голосе мелькнули ласковые нотки.

Иван, расхаживая по тесной комнатке, неосторожным движением всё же смахнул свечку. Подсвечник упал. И пламя, охватив мгновенно лёгкий хлопчатобумажный половик, побежало по полу из комнаты, за дверь, в коридор, и там заговорило громко, рыча под свежим ветерком.

– Пускай горит, – меланхолично промолвил Дмитрий. – Надменной Польши здесь добро…

– Ты жить не хочешь? – спросил Иван его.

– Какая жизнь в плену! – в сердцах вырвалось у Дмитрия.

В дверную щель комнаты Шуйских полез приторный запах гари. И тут же к ним вошёл хозяин усадьбы, пан Бурбах. На его лице высыпали красные пятна от раздражения на них, на пленников.

– Вы что – сдурели?! Усадьбу подожгли! – закричал он на них. – Я доложу об этом королю!..

Ещё что-то он кричал по-польски, от злости топая ногами… Заметив, что это не произвело на Шуйских впечатления, он удалился, шипя по-польски недобрые слова.

Огонь не затронул одежды Шуйских на выход к королю. Сама судьба, казалось, оберегала их, сочувствуя скудости королевской казны.

После этого случая с Шуйских, равнодушно взиравших на всё происходящее, больше не спускали глаз.

* * *

В один из дней середины октября Шуйских подняли утром, накормили, одели в одежды, пошитые им королевскими портными. Во дворе Бурбаха засуетились слуги: Шуйских усадили в королевскую карету, запряжённую в шестерню специально для этого торжества. Василия посадили в карете на почётное высокое место. Впереди, к нему лицом, усадили Дмитрия и Ивана. Туда же, как бы для надзора за ними, за пленными, сел посреди кареты на маленькое сиденьице их пристав пан Збигнев. И карета выкатила за ворота усадьбы.

А там, за воротами, уже наготове стояла рота гусар. И там же в карете сидел гетман Жолкевский. Вереница карет сенаторов при нём свидетельствовала, что они намерены сопровождать пленных в замок, к королю и сенату.

Вот впереди подали команду… И рота гусар тронулась с места, пошла. За ней, выстроившись в ряд, поехали ротмистры. Затем уже двинулась карета Жолкевского, по бокам которой, гарцуя на отменных жеребцах, пристроились два полковника. И вот за ней-то, за каретой коронного гетмана, последовала открытая, для обозрения всем, королевская карета с Шуйскими. За ними длинной вереницей потянулись кареты сенаторов. А после них, далее, повезли в каретах Бориса Шеина, архиепископа Сергия, царскую свиту.

Середина октября, уныло, слякотно кругом, полно луж, а вдоль дороги поля пустые. Такие же пустые сады и огорододы.

Проехали какое-то село.

– Это село Каленчик, – буркнул сидевший тут же в карете пристав пан Збигнев.

С неживым, воскового цвета лицом Василий равнодушно выслушал его, взирая вперёд, только вперёд… Он мысленно торопил всё это представление, чтобы скорее закончилось оно. Оставили бы его в покое…

Процессия вошла в предместье, судя по всему, большого города.

– Краковское, – пробурчал всё так же пан Збигнев.

Предместье грязное, и лужи такие же, как и в деревне… И лица черни, много. Все жадные до зрелищ… Разинутые рты, кричат что-то, смеются. Показывают пальцами на него, царя московского… Вот радость привалила, потеха черни злой…

Пан Збигнев стал что-то бурчать, бросая недобрые взгляды на толпу, и замолчал только тогда, когда они подъехали к замку.

Замок, и башни по углам, четыре… Он обведён стеной кирпичной, и ров глубокий есть. Подъёмные мосты. Видны из их кареты только два… Но тот же пан Збигнев, пробурчав, их просветил: что их четыре, как и башен…

Они въехали на подъёмный мост… Под ним глубокий ров дохнул прохладою воды осенней.

За крепостными стенами, внутри замка, обширный двор перед дворцом.

* * *

Дворец, сенаторская палата. На троне – король. Вблизи него сидит королевич Владислав. Неподалёку от короля его свита. По обеим сторонам трона, длинными рядами, на лавках заняли свои места сенаторы и земские послы.

Жолкевский вводит в палату за руку Василия Шуйского, ставит его перед королём, показывая этим, что привёл ему пленника. Затем вводят Дмитрия и Ивана и ставят по обе стороны от Василия. Жолкевский отошёл от них и сел на своё место.

В палате стало тихо…