Смутные годы

В этот же день лазутчики донесли, что за стенами сгорели большие запасы продовольствия.

* * *

Но эта радость вскоре омрачилась известием, что к Москве идёт гетман Ходкевич.

Действительно, на День Ерофея[97], в начале октября, Ходкевич подошёл с полками к Москве. Укреплённый лагерь он устроил около Девичьего монастыря, на другой стороне Москвы-реки.

Затем он стал прощупывать силы таборов Заруцкого и Трубецкого. В тот же день дошло и до серьёзного столкновения. Ходкевич хотел было поставить дело круто: вывел всех своих конников в поле. К нему присоединились гусары из войска покойного усвятского старосты Яна Сапеги.

И на Хорошёвских лугах они столкнулись с казаками Трубецкого. Те не выдержали удара закованных в броню гусар, дали тыл. Затем побежали и полки Заруцкого… И быстро, быстро побежали они к таборам. И скрылись там, за укреплениями. И сразу же оттуда пошла пальба из мушкетов и пищалей. И пушечки там тоже начали кидаться картечью из-за нагромождения телег.

Больше казаки не выходили в поле.

Прошёл день, два, три. Всё было тихо. Никаких драк, угроз и столкновений. Одна угроза, однако, подступая медленно, но неминуемо, подошла к польским полкам: голод…

Первыми не выдержали полки Сапеги. Прошёл всего месяц, после того как их гетман, Ян Пётр Сапега, скончался. И дисциплина в войске упала. Гусары уже не воевали, думали только о себе, о конфедерации[98]. Эта зараза перекинулась и за стены Кремля. Там жолнеры и гусары отказались служить дальше. Полки же Сапеги, стоявшие лагерем под Москвой, покинули свою позицию и двинулись на север, к Волге, и там разбрелись по хлебным деревням.

В войске Ходкевича тоже стала ощущаться нехватка продовольствия. В Кремле же, во многих ротах, уже съели половину коней. Оставшихся лошадей кормить было нечем. И роты, деморализованные, перестали подчиняться.

Гонсевский, сначала строго каравший мародеров и бесчинствующих солдат, в конце концов махнул на них рукой.

Вот тут-то и появился Ходкевич. Они встретились в Кремле. Ходкевич явился туда с Альбрехтом Радзивиллом.

– Пан Карол, у тебя полная свобода действий по наведению порядка в войске, – начал Гонсевский излагать положение в Кремле, после того как они поздоровались. – Но смотри! Их не так-то просто теперь заставить что-либо делать!.. Каждая шваль дерёт вовсю горло, ищет свою наживу! Хватаются за сабли!.. Грабят всех! Ну, добро бы только москалей! А то уже и своих!..

– Ладно, пан Александр, не хнычь! – грубо отозвался о его высказываниях Ходкевич. – Наведём порядок!

– Ну-ну! – саркастически промычал Гонсевский.

– Давай наливай! Выпьем! – бесцеремонно заставил Ходкевич его.

Гонсевский налил всем по чарке русской водки. Они выпили, крякнули от крепости напитка, огнём прошедшего по телу.

– Ну, слава богу, ещё что-то есть! – рассмеялся Ходкевич над Гонсевским, который, скупо отломив маленький кусочек от краюхи хлеба, пододвинул её ему и молодому Радзивиллу.

Они тоже отломили по небольшому кусочку. Этим и закусили.

Гонсевский развёл руками.

– Добывай хлеб, Карол! Добывай теперь сам!

Ходкевич, утомлённый от сражения, расслабился.

– Либо Польша Москву, либо Москва Польшу покорить должна! – стал он размышлять вслух над тем, что давно уже занимало его, не давало покоя оттого, что творилось между Польшей и Московией, их туманного будущего…

– Дело ясное – мы же в Москве!

– Не скажи!..

Не придав особого значения его словам, Гонсевский перешёл к делам насущным. Он, не так давно ходивший писарем у канцлера, у Льва Сапеги, не интересовался отвлечёнными идеями. Да и не в силах был вникнуть в них. Он сообщил Ходкевичу, что гусары отказываются идти на стенную службу: говорят, они нанимались на полевую.

– Надо привлечь их на это! – сказал Ходкевич. – Платить, надо платить! Жолнеры – те пойдут за деньги на что угодно!

На этом они расстались.

Но, несмотря на то что стали хорошо платить, безобразия начались даже в полках лифляндцев. Беспредел, никакого подчинения. Отказались выполнять приказания.

Ходкевич как-то поймал одного гусара за воровством. Другой же отказался идти на стену.

– Пан гетман, то не по старинному порядку! Я нанимался не для стенной службы!.. И гусары уже думают о конфедерации!

– Куда прикажу – туда и пойдёшь! – обозлился Ходкевич. – И не пугай конфедерацией!

Гусар был из молодых. Служил, похоже, всего года три-четыре.

Он приказал лифляндским жолнерам арестовать ослушника.

– Почему не наказали Модержинского?! – в ответ на это раздались крики в гуще гусар и жолнеров.

Гусары из роты Модержинского отказались арестовывать своих же, гусар, товарищей. Это было уже неповиновение, начало развала войсковой дисциплины.

С таким Ходкевич раньше уже сталкивался. Но не в лифляндском войске. Этих же, лифляндцев, он считал своими, верными, послушными…

– И лифляндцы туда же! – высказал он это при встрече Гонсевскому. – Пан Александр, ты распустил здесь всех! – предъявил он ему обвинение. – Ни на стены, ни в полевую службу! Что это такое, чёрт возьми!