Смысл жизни: учебное пособие

А.А. Блок, как видим, был пророком. Он писал о том же, что и М.Г. Чепиков. Более того, А.А. Блок писал о печальных последствиях дифференциации науки даже более выразительно, чем М.Г. Чепиков: «Научные работники, превращенные, таким образом, в массе своей — в машины для производства разрозненных опытов и наблюдений, становятся во враждебные отношения друг к другу; натуралисты воюют с филологами, представители одних дисциплин — с представителями других. Все эти маленькие внутренние гражданские войны разбивают силы воюющих сторон, каждая из которых продолжает, однако, писать на своих знаменах старые гуманистические лозунги. Предлог для разделений и раздоров — многообразие научных поприщ, открывшихся перед человечеством; но тайная и настоящая причина их — всё та же оставленность духом музыки; он один обладает мощной способностью спаять воедино человечество и его творения… То же обилие разрозненных методов и взаимно исключающих друг друга приёмов мы найдем в юриспруденции, в педагогике, в этике, в философии, в технике. Пытаясь обогатить мир, цивилизация его загромождает. Её строительство нередко сравнивается со строительством Вавилонской башни. Творческий труд сменяется безрадостной работой, открытия уступают первое место изобретениям. Всё множественно, всё не спаяно; не стало цемента, потребного для спайки; дух музыки отлетел, и „чувство недовольства собою и окружающим“, по признанию историка, „доводит до изнеможения“. Мы имеем право сказать о себе словами Паскаля, что человек бежит от самого себя» (Чепиков М. Г. Указ. соч., с. 463; 465).

Дробление стало характерной чертой всей духовной культуры в Европе. Оно охватило не только науку, но также политику и искусство. Вот как в результате выглядит ситуация, например, с искусством: «В искусстве — такое же дробление на направления и на школы, на направления в направлениях. Все искусства разлучаются между собой; хоровод муз становится немыслимым, ибо скульптор уже не понимает живописца, живописец — музыканта, и все трое — писателя, который трактуется как поставщик чего-то грузного, питательного, умственного и гуманного — в отличие от легкомысленных художников. Наконец, каждый отдельно и все вместе перестают понимать ремесленника, вследствие чего во всех отраслях искусства распространяется некое белоручничество, совершенно непонятное и недопустимое у подлинных гуманистов старого времени и знакомое разве только эпохе александризма» (там же, с. 464–465).

Как верно! Как современно! Всё дело, однако, в том, что А.А. Блок связывал дифференциацию культуры не с отсутствием единого мировоззрения, а, как ни странно, с утратой былого антропоцентризма. Разве может антропоцентризм служить препятствием к дифференциации культуры?

Выходит, не всё странно в статье А.А. Блока! Но странности, которые в ней всё-таки есть, интригуют, провоцируют на поиск в ней новых смыслов. Возьмите, например, такой абзац: «Человек — животное; человек — растение, цветок; в нём сквозят черты чрезвычайной жестокости, как будто не человеческой, а животной; черты первобытной нежности — тоже как будто не человеческой, а растительной. Всё это — временные личины, маски, мелькание бесконечных личин. Это мелькание знаменует собою изменение породы; весь человек пришёл в движение, он проснулся от векового сна цивилизации; дух, душа и тело захвачены вихревым движением; в вихре революций духовных, политических, социальных, имеющих космические соответствия, производится новый отбор, формируется новый человек: человек — животное гуманное, животное общественное, животное нравственное перестраивается в артиста, говоря языком Вагнера» (там же, с. 471–472).

Эти строчки внушают оптимизм. Как бы забыв о главной идее своей статьи, заключающейся в трагизме, связанном с утратой старого гуманизма, которая привела к непомерной раздробленности европейской культуры, А.А. Блок заканчивает её так: «Я утверждаю, наконец, что исход борьбы решён и что движение гуманной цивилизации сменилось новым движением, которое также родилось из духа музыки; теперь оно представляет из себя бурный поток, в котором несутся щепы цивилизации; однако в этом движении уже намечается новая роль личности, новая человеческая порода; цель движения — уже не этический, не политический, не гуманный человек, а человек-артист; он, и только он, будет способен жадно жить и действовать в открывшейся эпохе вихрей и бурь, в которую неудержимо устремилось человечество» (там же, с. 472).