Перевернув потерявшего сознание Деменева с помощью подоспевшего следом Сергея на спину, Геннадий быстро проверил пульс. Убедившись, что командир дышит и видимых повреждений или ранений нет, Набойченко, не раздумывая, несколько раз увесисто хлопнул по его вымазанным землей небритым щекам. И это возымело свое действие: веки майора едва заметно дернулись, и Деменев медленно приоткрыл глаза.
– Очнулся, старый проказник! – наплевав на устав и армейскую дисциплину, с искренней радостью воскликнул командир первой роты.
– Гена, ракету… – сфокусировав взгляд на переносице капитана, тихо прошептал комбат, но, несмотря на окружающий грохот, его услышали и Набойченко, и Поздняков.
– Сейчас! Только разыщу санитаров! – отмахнулся Геннадий и завертел головой.
– Капитан Набойченко, приказываю – выпусти ракету… – впившись побелевшими пальцами в запястье присевшего возле него Сергея и приподнявшись на локте, прохрипел Деменев, – или я сделаю это сам…
– Лежите, лежите, товарищ майор, – успокаивающе положил руку ему на плечо Геннадий.
Подозвав к себе Костю Синицына, Набойченко глазами указал на комбата, а сам подхватил валявшуюся на земле ракетницу и нажал на курок. Сигнальная ракета с шипением устремилась ввысь. Как и Деменев, перекрестившись, капитан ловко покинул траншею и, оказавшись на бруствере, закричал:
– Ребята, за мной!
Красноармейцы, подбадривая и помогая друг другу, полезли из окопов. Стараясь не обращать внимания на пролетающие рядом осколки и краем глаза отметив, что две другие роты тоже поднялись, Набойченко, стиснув зубы, побежал вперед, увлекая за собой бойцов…
Глава 13
…«Разумное решение, – мысленно пробормотал фон Тиссен, глядя в стереотрубу на развернувшихся неровной цепью и быстро приближающихся красноармейцев. – Они выскочили из-под артиллерийского обстрела, и скоро настолько сократят дистанцию, что наши минометы будут так же бесполезны. Впрочем, подавляющее большинство мин и в настоящий момент падает с перелетом. Конечно, это все равно хоть чуточку, но щекочет нервы врагу, однако толку совсем мало, а корректировать огонь уже поздно, да и времени, похоже, нет. Сейчас необходимо быстренько отдать соответствующие распоряжения командирам рот, ведь, перемещаясь такими темпами, русские пехотинцы окажутся здесь через пару-тройку минут…»
Подозвав энергичным жестом перекуривавшего неподалеку унтер-офицера, Эрих повернул голову и произнес:
– Фридрих, у меня для вас два срочных поручения. Во-первых, скажите связистам в блиндаже, чтобы немедленно передали на фланги мой приказ: если противник, заняв вторую траншею, не остановится и продолжит наступление, то без команды сразу открывать огонь! А затем пулей летите по окопам, найдите лейтенанта Хагена и слово в слово сообщите то же самое ему! Выполняйте!
– Есть, господин обер-лейтенант! – обозначил строевую стойку Фридрих и через секунду скрылся у командира батальона за спиной.
– Чувствую, развязка уже близко, – пробурчал себе под нос фон Тиссен, сдвинув брови и наморщив лоб. – Чем все закончится, конечно, неизвестно, но одно я знаю точно – в рукопашной, если она случится, нам русских не победить…
…Поборов сильнейшее искушение скатиться кубарем вниз и укрыться, Набойченко преодолел широким прыжком пустую траншею и, призывно махнув рукой следовавшим за ним бойцам, продолжил свой бег. Впереди в каких-нибудь двухстах пятидесяти метрах темнели над бруствером каски немецких солдат, и капитан хорошо понимал, что через несколько кратких мгновений по наступающим красноармейцам прицельно ударят вражеские винтовки и пулеметы. Но он также четко осознавал, что и в этих покинутых гитлеровцами окопах задерживаться не имеет смысла, поскольку фашисты наверняка снова накроют батальон минометным огнем.
«Только бы суметь в расположение фрицев ворваться, а там мы наделаем из них паровых котлет! – в такт учащенному биению сердца звенела в мозгу у Геннадия неотступная мысль. – Только бы суметь! Только бы суметь!..»
Длинная пулеметная очередь вырвала куски дерна практически из-под ног, и Набойченко, инстинктивно шарахнувшись в сторону, потерял равновесие и едва не упал. Несуразно взмахнув руками, он все-таки устоял и побежал дальше, теперь уже пригибаясь и вжав голову в плечи, потому что гитлеровцы почти одновременно открыли огонь из десятков стволов, обрушив на советских бойцов разящий свинцовый град.
Пули свистели над землей, разрывая гимнастерки и проникая в человеческую плоть. Люди падали, некоторые молча, кто-то с болезненным стоном, а кто и отчаянно матерясь. Но батальон, несмотря на потери, продолжал наступление, огрызаясь беглым, в большинстве своем неприцельным, винтовочным и автоматным огнем. Очень немногим в такой ситуации удавалось сохранить хладнокровие. И старшина Овечкин относился к их числу.