– Это неважно, господин оберст-лейтенант, – ответил Кочергин по-немецки, – но вам придется отправиться с нами!
– Мне с вами?! Куда?! – все еще не осознавая, что происходит, воскликнул гитлеровец изумленно.
– В маленький круиз на восток, – пояснил Артем, указав взглядом на свой парабеллум. – И прошу – не зовите на помощь, а то могут произойти неприятности!
– Так вот оно что, – оберст-лейтенант вскочил на ноги, резко изменившись в лице, – теперь я все понял, вы оба – советские диверсанты!..
– Наконец-то дошло, – скорчив страдальческую гримасу, со вздохом произнес Кочергин на родном языке. – Эх, арийцы, арийцы! Себя называете «высшей расой», а на поверку выходит – бестолковый вы, фрицы, народ…
Майор сделал знак Буренкову, который, понимающе кивнув, быстро пересек комнату и весьма ощутимо ткнул стволом «МР-40» между лопаток немецкого офицера. Оберст-лейтенант судорожно дернулся, словно получив электрический разряд, а в его глазах сверкнули молнии, но в следующую секунду он внезапно поник и на прямых негнущихся ногах побрел в сторону остававшейся все это время открытой двери. Кочергин опустил пистолет и, чтобы не привлекать внимания, убрал его в кобуру, намереваясь выйти впереди пленного гитлеровца и осмотреться, но тут неожиданно в коридоре распахнулась одна из дверей, послышался звук приближающихся торопливых шагов и в комнату, едва не столкнувшись с Артемом, буквально ворвался долговязый унтер-офицер-связист.
– Господин оберст-лейтенант, – прерывающимся взволнованным голосом крикнул он, – из траншей сообщили – русские танки с десантом движутся к нашим позициям! Что прикажете…
Закончить фразу связист не успел – нож, брошенный Буренковым, тускло мелькнул в воздухе и вонзился унтер-офицеру в шею, войдя по самую рукоятку. Долговязый захрипел и начал валиться направо, но стоявший рядом с ним Кочергин успел подхватить разом обмякшее, практически уже мертвое тело, и мягко опустил его на пол. Затем Артем извлек клинок из раны, вытер лезвие о штанину убитого и, распрямившись, вернул нож Буренкову. После чего пристально посмотрел оберст-лейтенанту, который замер посреди комнаты, прямо в глаза и назидательно произнес:
– Жизнь скоротечна! Не забывайте об этом!..
…Появление на крыльце оберст-лейтенанта вермахта, вышедшего из здания в сопровождении Буренкова и Кочергина, не застало старшину Овечкина врасплох. Уловив боковым зрением движение возле входа, Андрей убрал начищенную до блеска губную гармошку вместе с платком обратно в карман и будто бы невзначай сделал так, что ремень снайперской винтовки медленно съехал с его плеча. При этом выражение лица Овечкина оставалось абсолютно спокойным и невозмутимым. Он мягко присел на корточки и, уже сжимая винтовку в руках, прижался спиной к телеграфному столбу, который решил использовать для поддержания равновесия в качестве некой импровизированной точки опоры, когда придется открыть огонь по противнику. А в том, что без стрельбы здесь не обойдется, опытный снайпер был уверен почти на все сто процентов. Научно обосновать свои ощущения Овечкин, естественно, никогда бы не смог, но лично ему этого и не требовалось, поскольку Андрей собственным чувствам за проведенное на войне долгое время привык безоговорочно доверять.
Пока старшина готовился к бою, его юный товарищ Сергей Поздняков тоже не считал в небе ворон. Зацепив взглядом три человеческие фигуры, показавшиеся из дверного проема, сержант тотчас пододвинул «Мосинку» к себе совсем близко и крепко сжал пальцами шейку приклада, наблюдая за тем, как гитлеровский офицер, напряженно глядя под ноги, скованной и ненатуральной походкой вместе с «почетным эскортом» спускается с крыльца. В отличие от Овечкина, Поздняков в данный момент особо не сомневался, что проводимая диверсантами дерзкая операция завершится тихо и гладко, поскольку все пока шло весьма хорошо и ничто не предвещало возникновения сколько-нибудь серьезных проблем. Однако дальнейшие события показали, что Сергей в своих оптимистичных прогнозах ошибся, а причиной тому стал оберст-лейтенант, которого перспектива отправиться в русский плен, видимо, не прельщала…