Снайперы. Огонь на поражение

…Ступив на твердую почву, гитлеровец исподлобья метнул острый взгляд на караульного, неспешно двигавшегося в его сторону, а затем кулаком с разворота врезал точно в живот оказавшемуся в это время на самой нижней ступеньке Кочергину. Не ожидавший такого «подарка» майор инстинктивно успел-таки напрячь пресс и даже немного податься назад, но удар у фашиста, несмотря на его возраст и отнюдь не богатырское телосложение, все равно получился настолько резким и сильным, что Артем грохнулся навзничь, издав при падении нечленораздельный болезненный вскрик. В следующее мгновение лейтенант Буренков кошкой прыгнул немцу на спину и повалил офицера на землю, чтобы тот не сбежал. Но фриц успел сделать главное – привлечь внимание часовых, которые, фантастически быстро оправившись от удивления, вызванного произошедшей в районе крыльца скоротечной и неожиданной свалкой, синхронно вскинули свои винтовки, безусловно рассчитывая пустить оружие в ход.

И сразу все круто перевернулось. Майор Кочергин, после полученного удара раскорячившийся на ступеньках и испытывавший сейчас сильный болевой шок, с отчетливой ясностью вдруг осознал, что они с Буренковым, который, кстати сказать, забыл о происходящем вокруг и с упоением заламывал пленному гитлеровцу за спиной руки, в один миг из охотников превратились в мишени. Артем попытался достать из кобуры пистолет, чтобы защитить себя и лейтенанта. Но ставшие вмиг непослушными пальцы отказывались ему повиноваться, предательски-подло скользя по всегда такой удобной рукоятке надежного парабеллума. При этом вражеский караульный, тот, что был справа, уже прицелился с расстояния чуть более семи метров Кочергину прямо в лоб. И Артем, глядя, как зачарованный, в расширившееся до невообразимых пределов и одновременно казавшееся ему бездонным черное отверстие винтовочного ствола, вдруг вспомнил собственные слова, которые произнес лишь минуту назад.

«Жизнь скоротечна!» – молнией пронеслось у него в голове.

А потом грохнул выстрел, и Артем моментально весь сжался, скукожился, приготовившись, насколько, конечно, вообще такое возможно, принять пулю, неотвратимо несущую ему смерть. Однако ничего страшного и непоправимого не случилось, и мир в его глазах не померк! Зато фашист, державший Кочергина на прицеле, раскрыл рот в отчаянном немом крике и рухнул в траву. Еще не сообразив, что же случилось, но помня, что часовых было двое, Артем выхватил, наконец, пистолет, однако воспользоваться им не успел – отрывистый громкий хлопок еще одного выстрела и звук падающего тела практически слились воедино, а затем наступила давящая на мозги тишина. Кочергин завертел головой и, мимоходом отметив перезаряжающего винтовку Позднякова, в следующее мгновение встретился взглядом с присевшим возле телеграфного столба старшиной. Лицо Овечкина было невозмутимым, а из ствола СВТ-40, по крайней мере, так показалось Артему, вился слабый дымок.

– Кажется, я обязан этим парням жизнью, – пробормотал майор.

Вытянув в знак благодарности и признательности вверх левую руку и превозмогая пронзающую грудь и лопатки острую боль, Кочергин поднялся со ступенек и, слегка наклонившись, осторожно постучал стволом пистолета, зажатого в правой кисти, по плечу Буренкова, самозабвенно продолжавшего скручивать поверженного фашистского офицера, что называется, «в бараний рог».

– Кто там? – не оборачиваясь, спросил лейтенант.

– Курочка Ряба, – глухо произнес Кочергин. – Серега, прекращай заниматься рукоприкладством, надо отсюда валить!..

Вдвоем они подхватили под мышки изрядно помятого оберст-лейтенанта, рывком поставили его на ноги и под прикрытием снайперов, контролировавших территорию перед зданием немецкого штаба, устремились со своей «добычей» как можно быстрей прочь. Правда, каждое резкое движение и приложенное усилие, как упоминалось чуть выше, отдавались внутри организма Артема чрезвычайно болезненными ощущениями, но майор Кочергин стоически это переносил…

Глава 17

…Хлесткий и непонятный для спящего разума шум бесцеремонно проник в расцвеченный яркими красками мир счастливых воспоминаний и грез, вырвав Гюнтера Хагена из бережных объятий Морфея.

– Лучший сон за последнее время, и мне не дали его досмотреть, – пробурчал обер-лейтенант недовольно, проведя растопыренной пятерней по лицу. – Даже здесь, в тылу, нет покоя…

Встав с лавочки, Гюнтер прислушался к доносившимся со стороны голосам, однако не разобрал ни единого слова и, немного поколебавшись, решил выяснить, что же такое могло его разбудить. Неторопливо обогнув угол постройки, он направился к входу в здание штаба и, пройдя семь или восемь шагов, увидел, как трое солдат с винтовками наперевес выбежали на крыльцо и в нерешительности остановились, жестикулируя и глядя вперед.

«Похоже, что-то случилось!» – зевнув во весь рот, подумал обер-лейтенант, и тут же откуда-то справа неожиданно раздались выстрелы, сначала два практически без интервала, а затем и еще один, сразившие замешкавшихся бойцов вермахта наповал.

– Проклятье! – уже вслух воскликнул Гюнтер, мгновенно покрывшись холодным потом.