Снег

– Из приемной Георгича звонили, – лепечет Кузьминова, – просили, чтобы ты зашла, как придешь.

Может, Святой Георгич с утра устроил массовое крещение в своей церквушке на третьем этаже? И теперь моя очередь? А этих нечистей, видимо, уже успел покрестить, причастить и благословить. Хотя они больше заслуживают отпевания.

Я ведь так и не знаю, во что Алиса вчера превратила мое положение здесь после посещения его кабинета. Да и теперь мне как-то плевать. А ей – так и подавно. Она безучастно молчит.

Поднимаюсь по лестнице.

Мое имя Равнодушие.

Приемная.

– Доброе утро, Олеся. Проходи, – гостеприимно произносит секретарша, по обыкновению, пребывающая в невообразимо жизнерадостном настроении и сверкающая широкой улыбкой.

Может, стоит выведать у нее телефон ее наркодилера?

– Доброе, – говорю.

Вхожу.

Интерьер сохранился примерно таким же, каким был полтора года назад.

Картины, иконы, распятие. Не удивлюсь, если директор хранит здесь мощи какого-нибудь великомученика.

Георгич сидит в большом светло-коричневом кресле.

– Доброе утро, Олеся.

– Здравствуйте.

Подхожу к его столу.

– Олеся… – неуверенно начинает он после тяжелого вздоха.

Должно быть, он принял трудное для него решение отлучить меня от церкви. Уж слишком непосильным для прощения оказалось мое вероломное грехопадение.

– Я хочу поговорить с тобой о вчерашнем происшествии… Понимаешь, о чем я?

– К сожалению, я ничего не помню, – вдруг говорю я. – Я не знаю, что произошло.

– Ну что ж, – снова вздыхает Георгич после небольшой паузы. – Это правда. Не произошло ничего, о чем стоит помнить, то есть вообще ничего. Думаю, я могу тебе доверять.

Я сама себе доверять не могу, а вот Святой Георгич верит в меня. Приятно.

– Ты достаточно молодой работник. Импульсивный. Со своим мнением. Можешь представить свое неординарное видение решения проблемы…

Что-то он долго запрягает.

– В общем, я клоню к тому… – говорит Георгич. – Вчера все-таки кое-что произошло. Вчера начальник твоего отдела…

Ну вот, теперь поближе к теме.

– …написала заявление об увольнении.

Что? Это ж просто небылица какая-то.

– Я уговаривал ее остаться, но она твердо решила, что ей пора на пенсию.

Красивая сказка о старой свинье.

– Теперь у нас освободилась должность начальника отдела. Как ты думаешь, ты справишься?

Либо уволят, либо повысят, говорила Алиса. Случилось.

Справлюсь ли я?

Сумасшедшая во главе полчища крыс.

Однако инъекции радости не происходит. Мне безразлично его предложение. Увольнение ли, повышение ли – мне сейчас всё равно.

Я продолжаю безвольно качаться на фантомных волнах, словно брошенная шхуна с порванными парусами в туманном море, откуда не видно берегов. Шхуне неважно, куда плыть, у нее нет курса, ей никуда не надо.

Георгич пнул волну в свою сторону. Ну и ладно.

– Спасибо за оказанное доверие, – говорю сухо. – Буду стараться изо всех сил.

– Однако твоей начальнице еще предстоит доработать здесь две недели. Поэтому я предлагаю тебе сейчас же уйти в отпуск на это время, а потом выйти на новую должность с новыми силами. Иди в отдел кадров и всё оформи. Я жду тебя через две недели.

Он деловито опускает глаза, возвращаясь к разложенным на столе документам.

Святой Георгич действительно святой.

– У меня для тебя сюрприз, – наконец заговаривает со мной Алиса, когда мы возвращаемся домой.

– Сюрприз?

– Ага. Я его давно готовила. А сегодня ночью закончила.

– Так это из-за тебя я сегодня такая невыспавшаяся? – деланно возмущаюсь я.

– Не сегодня, а последнюю пару недель.

Алиса ведет меня к шкафчику и достает оттуда фиолетовый блокнот. Тот, в котором я писала свою поэму «Сорок пятая осень».

– Я ее дописала, – говорит она. – Надеюсь, тебе понравится.

Я открываю блокнот и пробегаюсь по его страницам с когда-то трудно давшимися мне строчками, с зачеркиваниями, со стрелочками-переносами, с вариантами предполагаемых рифм, записанными в столбик на полях.

«Матвей вновь вспомнил о мгновеньях, когда счастливей всех он был…»

«Взбурлило сердце у Матвея! Как будто копья впились в грудь…»

«Бессонница его душила…»

«Я вижу, что тебе не спится, – раздался голос в темноте…»

«Рукой к стене он потянулся – до выключателя достать. Но тот ему не поддавался…»

«О том, кто я, ты знаешь сам…»

«Ты… смерть».

Мне не по себе. Дрожь проходит по коже.

За моим текстом следует новый. Ее почерк похож на мой, но более старательный. Буквы выглядят изящнее, линии ровнее, крючки вычурнее.

Я с опаской, но в то же время с чувством обретенного чуда читаю написанное Алисой продолжение поэмы, оборванной мной на середине строфы.

«Ты… – губы вздрогнули стыдливо,

И голос чуть задребезжал,

Смотря на силуэт трусливо,

Бухгалтер жалобно шептал: —

Ты… смерть».И мысли растворились.

Накрыла тишина волной.

Все ощущенья испарились.

Лишь ужас охватил немой.

«Ты прав. Теперь ты точно знаешь,

Кто пред тобой, – заговорил