Снег

Таким образом, он предпринял то, что позже назовет "самым глубоким двусмысленным разговором в моей жизни". Он явственно ощутил, что если сейчас не сможет убедить Тургут-бея выйти из отеля, то никогда не сможет остаться наедине с Ипек, это он прочитал и по бросающим вызов глазам Ипек, и решил, что это последний шанс в его жизни стать счастливым. Когда он заговорил, то сразу осознал, что слова и мысли, необходимые для того, чтобы убедить Тургут-бея, в то же время являются мыслями, которые привели его к выводу о том, что его жизнь прошла впустую. А это разбудило в нем желание как-нибудь отомстить левым политическим идеалам его молодости, которые он сейчас забывал, даже не замечая этого. Когда он говорил о том, что необходимо сделать что-то для других, о чувстве ответственности за невзгоды и бедность страны, о своей решимости стать цивилизованным человеком и о неясном чувстве сплоченности, чтобы убедить Тургут-бея выйти из отеля, он неожиданно ощутил, что говорит искренне. Он вспомнил энтузиазм своей молодости, связанный с левыми политическими взглядами, свою решимость не стать, как другие, заурядным и скверным турецким обывателем, свою тоску по жизни среди книг и размышлений. Так, с волнением двадцатилетнего, он повторил Тургут-бею свои убеждения, которые так огорчали его мать, которая справедливо была против того, чтобы ее сын стал поэтом, и которые, уничтожив всю его жизнь, в конце концов сделали его ссыльным, в крысиной норе во Франкфурте. С другой стороны, он чувствовал, что сила в его словах означала для Ипек "с такой силой я хочу заниматься с тобой любовью". Он чувствовал, что эти слова сторонника левой точки зрения, ради которых он погубил всю свою жизнь, в конце концов помогут делу и благодаря этим словам он сможет заняться с Ипек любовью; и как раз именно тогда, когда он уже абсолютно в них не верил, когда считал самым большим счастьем в жизни, обняв красивую и умную девушку, иметь возможность писать стихи в каком-нибудь углу.

Тургут-бей сказал, что пойдет в отель «Азия» прямо сейчас. И он вместе с Кадифе удалился в свою комнату, приготовиться и переодеться.

Ка приблизился к Ипек, которая все еще сидела в углу, где она только что сидела вместе с отцом и смотрела телевизор. Она все еще сидела, словно прислонившись к отцу.

— Я буду ждать тебя в своей комнате, — прошептал Ка.

— Ты меня любишь? — спросила Ипек.

— Очень люблю.

— Это правда?

— Да, правда.

Какое-то время они помолчали. Ка, следуя за взглядом Ипек, посмотрел из окна на улицу. Снег начался снова. Уличный фонарь перед отелем вспыхнул, и, хотя он и освещал огромные снежинки, он выглядел так, будто горел понапрасну, поскольку еще до конца не стемнело.

— Поднимайся в свою комнату. Когда они уйдут, я приду, — сказала Ипек.

28 О том. что отделяет любовь от боли ожидания Ка и Ипек в комнате отеля

Но Ипек пришла не сразу. Это стало одной из самых больших пыток в жизни Ка. Он вспомнил, что боялся влюбляться из-за этой разрушающей боли, которую приносит ожидание. Как только он поднялся в комнату, он сначала бросился на постель, сразу встал, привел себя в порядок, вымыл руки, почувствовал, что от рук и губ отхлынула кровь, дрожащими руками пригладил волосы, затем, посмотрев на себя, отражавшегося в зеркале, опять растрепал их руками и, увидев, что все это заняло мало времени, со страхом начал смотреть из окна на улицу.

Сначала он должен был увидеть из окна, как уйдут Тургут-бей и Кадифе. Может быть, они ушли, когда Ка был в уборной. Но если они ушли еще тогда, то Ипек к этому времени должна была уже прийти. А может быть, Ипек сейчас красилась и душилась, медленно готовясь в той комнате, которую он видел вчера вечером. Какой ошибкой было то, что она решила тратить время, которое они могли бы провести вместе, на такие дела! Неужели она не знает, как он ее любит? Ничто не стоит этой теперешней нестерпимой боли ожидания; он собирался сказать это Ипек, когда она придет, но придет ли она? С каждой минутой он все больше думал о том, что Ипек в последний момент передумала и не придет.

Он увидел, как телега с лошадью приближается к отелю, как Тургут-бея, который шел, опираясь на Кадифе, с помощью Захиде-ханым и Джавита, работавшего на рецепции, усадили в телегу и опустили тряпку, закрывшую борта телеги. Но телега не двинулась. И стояла так, пока на накидке сверху скапливались снежинки, каждая из которых выглядела еще большей в свете уличных фонарей. Ка показалось, что время остановилось, он решил, что сойдет с ума. Между тем прибежала Захиде и протянула внутрь телеги что-то, что Ка не смог рассмотреть. Когда телега двинулась, сердце Ка забилось.

Но Ипек опять не пришла.