Снег

И все же меня обрадовали расположившиеся вокруг центрального вокзала, который был неподалеку, на тротуарах, закусочные торговцев кебабами, бюро путешествий, мороженицы и секс-шопы, следы той бессмертной энергии, которая сохраняла большие города. После того как я разместился в отеле и поговорил по телефону с молодым немецким турком, любителем литературы, который по моему собственному желанию пригласил меня для того, чтобы я провел встречу в Народном доме, я встретился с Таркутом Ольчюном в итальянском кафе на вокзале. Я взял его телефон в Стамбуле, у сестры Ка. Этот добродушный усталый человек лет шестидесяти был знаком с Ка ближе всех в годы его жизни во Франкфурте. Он сообщил необходимые полиции сведения во время расследования его смерти, связался с его семьей, позвонив в Стамбул, и помогал переправить его останки в Турцию. В те дни я думал о том, что среди его вещей в Германии были черновики книги его стихов, которую, как он говорил, он закончил только через четыре года после возвращения из Карса, и я спрашивал, что стало с его вещами, доставшимися после его смерти его отцу и сестре.

Таркут Ольчюн был одним из первых эмигрантов, приехавших во Франкфурт в начале шестидесятых. Он много лет работал консультантом и преподавателем в турецких культурных обществах и в благотворительных организациях. У него были дочь и сын, которые родились в Германии, фотографии которых он мне сразу показал, и он гордился ими, тем, что отправил их учиться в университет, и пользовался уважением среди турок во Франкфурте, но даже на его лице я увидел чувство поражения и это неповторимое одиночество, которое я наблюдал у турок первого поколения, живущих в Германии, и политических ссыльных.

Сначала Таркут Ольчюн показал мне маленькую дорожную сумку, которая была при Ка, когда его убили. Полиция отдала ему ее под расписку. Я сразу открыл ее и с жадностью перерыл в ней все. Я нашел в ней его пижамы, которые он восемнадцать лет назад забрал из Нишанташы, его зеленый свитер, зубную щетку и бритвенный станок, чистое белье и носки и литературные журналы, что я присылал ему из Стамбула, но не зеленую тетрадь.

Потом, когда мы пили кофе, наблюдая за двумя пожилыми турками, которые, пересмеиваясь и разговаривая, стелили на землю среди толпы на вокзале ковровые дорожки, он сказал мне:

— Орхан-бей, ваш друг Ка был одиноким человеком. Никто во Франкфурте, включая меня, не знал того, что он делает. — И все же он дал мне слово рассказать все, что знал.

Сначала мы пошли в дом неподалеку от Гутлейт-штрассе, где Ка жил последние восемь лет, миновав фабричные здания за вокзалом, построенные сто лет назад, и старые военные казармы. Мы не смогли найти хозяина дома, который открыл бы нам квартиру Ка и входную дверь этого жилого дома, выходившего на площадь и на детскую площадку. Мы ждали под мокрым снегом, пока старая дверь с облупившейся краской откроется, а я смотрел на маленький заброшенный парк, о котором он рассказывал в письмах и изредка в наших телефонных разговорах (Ка не любил разговаривать по телефону с Турцией, потому что — с параноидальным подозрением — думал, что его подслушивают), на бакалейную лавку в стороне, на темную витрину киоска, где торговали алкоголем и газетами, словно это были мои собственные воспоминания. На скамейках, рядом с качелями и качалками на детской площадке, где Ка жаркими летними вечерами сидел вместе с итальянскими и югославскими рабочими и пил пиво, сейчас лежал слой снега толщиной в палец.

Мы пошли на привокзальную площадь, следуя тем же путем, что и Ка, когда каждое утро в последние годы он шел в муниципальную библиотеку. Как делал и Ка, которому нравилось идти среди торопливых людей, шедших на работу, мы вошли через дверь вокзала и прошли через рынок под землей, мимо секс-магазинов на Кайзерштрассе, ларьков с сувенирами, мимо кондитерских и аптек, и по трамвайным путям дошли до площади Хауптвахе. ПокаТаркут Ольчюн здоровался с некоторыми турками и курдами, которых он видел в закусочных, где продавали денер, кебаб, и в овощных магазинах, он рассказал, что все эти люди приветствовали Ка, который каждое утро в одно и то же время проходил здесь в библиотеку: "Доброе утро, профессор!" Так как я заранее спросил его о том месте, он указал мне на большой магазин на углу площади: «Кауфхоф». Я сказал ему, что Ка здесь купил пальто, которое носил в Карсе, но отказался от предложения зайти внутрь.