Снег

В противоположность тому, что предположил Ка, военный грузовик не свернул ни к этому Управлению безопасности, ни к помпезному зданию Центра национальной безопасности, сохранившемуся с первых лет республики, которое было чуть впереди, а, не сворачивая с проспекта Ататюрка и проехав проспект Фаик-бея, приехал в военный штаб, расположившийся прямо в центре города. Этот участок, где в 1960-х годах проектировали большой Центральный парк, после военного переворота в 1970-е годы был обнесен стеной и превращен в квартал, застроенный жилищами военных, вокруг которых дети катались на велосипедах среди чахлых тополей, новыми штабными строениями и учебными полосами препятствий, и таким образом дом, в котором останавливался Пушкин во время своего путешествия в Карс, и конюшни, которые спустя сорок лет после этого царь приказал построить для казачьей кавалерии, были спасены от разрушения (о чем написала близкая военным газета «Хюр-Юрт»[60]).

Камера, в которой держали Ладживерта, была совсем рядом с этими историческими конюшнями. Военный грузовик высадил Ка перед старым, прекрасной архитектуры каменным зданием у склонившихся от тяжести снега ветвей старой дикой маслины. Внутри два вежливых человека, которые, как правильно понял Ка, были сотрудниками НРУ, прикрепили ему на грудь изоляционной лентой марки «Газо» примитивный по меркам 1990-х годов диктофон и показали, как его включать. В то же время они советовали вести себя так, будто он был расстроен из-за того, что сидевший внизу задержанный попал сюда, так, будто он хочет ему помочь, и совершенно без всяких шуток внушили ему, чтобы он заставил задержанного признаться в преступлениях, которые он совершил и организовал, записывая эти признания на пленку. Ка даже не подумал о том, что эти люди могли не знать главной причины, из-за которой его прислали сюда.

На нижнем этаже маленького каменного здания, служившего в царские времена штабом русской кавалерии, куда вела холодная каменная лестница, находилась довольно большая, лишенная окон камера; в нее сажали совершивших дисциплинарные нарушения. Эта камера, которая в республиканский период какое-то время использовалась как склад, а в 1950-е годы как образец убежища на случай атомной войны, показалась Ка гораздо более чистой и удобной, нежели он себе представлял.

Хотя камера была довольно хорошо согрета электрическим обогревателем фирмы «Арчелик», который некогда подарил военным для удобства Мухтар, главный торговый представитель фирмы, Ладживерт, читавший книгу, лежал на кровати, натянув на себя чистое военное одеяло. Увидев Ка, он встал с кровати, надел ботинки, из которых были вытащены шнурки, и с официальным видом, но все же улыбаясь, пожал ему руку и указал на столик из искусственного дерева у стены с решимостью человека, готового к деловым переговорам. Они сели на стулья по краям маленького стола. Ка, увидев на столе оцинкованную пепельницу, до краев заполненную окурками, вытащил из кармана пачку «Мальборо» и протянул Ладживерту, сказав ему, что он выглядит совершенно спокойным. Ладживерт сказал, что его не пытали, и спичкой зажег сначала сигарету Ка, а потом свою.

– На кого на этот раз вы шпионите, эфенди? – спросил он, мило улыбнувшись.

– Я бросил занятие шпиона, – ответил Ка. – Теперь я занимаюсь посредничеством.

– Это гораздо хуже. Шпионы за деньги приносят различные ерундовые сведения, бо́льшая часть которых ни на что не годится. А посредники, из-за своей нейтральности, с умным видом вмешиваются во все дела. В чем твоя выгода?

– Уехать целым и невредимым из этого ужасного города Карса.

– Атеисту, приехавшему с Запада шпионить, сегодня только Сунай может дать такие гарантии.

Так Ка понял, что Ладживерт видел последний номер газеты «Серхат шехир». Он возненавидел Ладживерта за смешок из-под усов. Как мог этот воинствующий сторонник шариата быть таким веселым и спокойным, попав в руки турецких властей (и к тому же с делами по двум преступлениям), на безжалостность которых так жаловался? Кроме того, Ка сейчас только понял, почему Кадифе так влюблена в него. Ладживерт показался ему сейчас красивее, чем обычно.

– В чем вопрос посредничества?

– В том, чтобы тебя отпустили, – сказал Ка и спокойно кратко изложил предложение Суная.

Он совсем не рассказал о том, что Кадифе может надеть парик, когда будет снимать платок, или о других хитростях прямой трансляции, чтобы остался предмет для торга. Рассказывая о тяжести условий и говоря, что безжалостные люди, оказывающие давление на Суная, хотят при первом же удобном случае повесить Ладживерта, Ка чувствовал, что получает удовольствие и из-за этого испытывает чувство вины. Он добавил, что Сунай из чокнутых и что, когда снег растает и дороги откроются, все вернется на свои места. Впоследствии он спросит себя, сказал ли он это, чтобы чем-то понравиться сотрудникам НРУ, или нет.

– Становится понятным, что единственной возможностью спасения для меня является придурковатость Суная, – сказал Ладживерт.

– Да.