Снег в июле

Алешка, конечно, не согласен — зачем Нине Петровне оставаться одной. Лучше всего сейчас пойти в «Голубой залив», взять шашлычки и бутылку вина, он даже согласен на сухое вино, которое уважает Нина Петровна. За ужином можно все обсудить: как и что… Ведь из каждого положения обязательно должен быть выход. И Нине Петровне не нужно так переживать: если уж на то пошло, Алешка вместе с ней готов поехать к начальнику главка Сергею Сергеевичу, с которым лично знаком. Начальник главка просил во всех трудных случаях, даже очень трудных, обращаться к нему…

И Василина не согласна уходить: дождя она не боится и спешить ей некуда. Она сейчас позвонит домой и предупредит, что ночевать будет у Нины Петровны. Они зайдут в гастроном и купят, как на Восьмое марта, и пирожные, и сладкое узбекское — Нина Петровна его любит. Устроят девичник…

— Идите, я сказала!

У Алешки есть еще другие предложения, но, глядя на холодное, отчужденное лицо Нины, он в сердцах машет рукой и быстро выходит. За ним тихо идет Василина.

Она остается одна в этом большом, мрачном доме, над которым люди только что посмеялись… Над домом ли? Разве можно смеяться над панелями и плитами, оконными переплетами, составленными в определенном порядке? Нет, люди посмеялись над высоким понятием — гражданственность, ведь комиссия называется «государственная». Посмеялись над будущими жильцами этого дома, годами ждавшими, когда можно будет въехать в новые квартиры… Так! Ладно, пора уходить, но она почему-то медлит.

Нет, конечно, уже не на что надеяться, ничего не может случиться, даже чудо бессильно, когда подписан акт. Но она сидит. Если сейчас выйти из дома, придется решать, что делать, как быть дальше. А что она может решить?

Сегодня утром к ней пришла молодая женщина, просила показать квартиру номер двадцать. В другой раз Нина бы, конечно, отказала, не разрешается показывать новоселам незаконченный дом, но на руках у женщины был ребенок, завернутый в одеяльце. Он премило таращил на Нину голубые бусинки глаз. Нина рассмеялась и сама пошла с женщиной.

Женщина ходила по комнатам, зашла в кухню, ванную, провела рукой по стене.

— Это все вы? — спросила она.

— Нет, конечно, все строители.

Женщина подошла к Нине, приподнялась на носки и поцеловала ее.

Радость женщины передалась Нине. Может быть, впервые за много дней исчезли постылые мысли о высшей математике, которую она бесцельно изучала в институте, о гремящих ведрах, краскопультах. Именно теперь вдруг пришла мысль, что есть другая, действительно высшая математика жизни — дарить людям радость.

Теперь, наверное, ее отсюда переведут, кто-то другой наскоро закончит дом за семь дней, и все новоселы верхних этажей будут клясть строителей.

Она подошла к окну и раскрыла его. Пошел дождь, застучал по окнам, зашумел в листве. Печальная песня угасла, а вместо нее где-то громко и вызывающе заиграл джаз.

Нужно идти… Вдруг возникает еще одна мысль: те, кто подписали акт, посмеялись не только над законом и над будущими новоселами, они посмеялись над собой. Ведь члены комиссии сначала отказались принять незаконченный дом, а потом засвидетельствовали, что дом готов к заселению и даже построен «хорошо». Что же заставило их изменить свое решение?.. Важин? Да, конечно, заставил Важин. Что же они, струсили? Нет, главный врач санэпидстанции смелый человек, он рисковал жизнью, когда изолировал очаг эпидемии; лейтенант в мирное время получил боевой орден Красной Звезды за смелость при тушении пожара. Архитектор? Что ему терять, рядовому работнику? Тут было что-то другое, может быть, привычка подчиняться…

Внизу хлопнула дверь, кто-то вошел в здание. На лестнице — тяжелые шаги. Шаги уже у дверей, Нина вскочила… В дверях стоял старший прораб Круглов.

— Здрасте. — Он прошел в комнату и грузно опустился в кресло, в котором сидел председатель. Насмешливо оглядев поле битвы, спросил: — Ну, чего добились?

Нина молчала.

— А ведь я вам сразу сказал, ничего не выйдет. Сказал?..

Ей неприятен сейчас Круглов. Чего он пришел, отдохнувший, спокойный, уверенный в себе? Она разозлилась. Позже, когда вспомнила эту встречу, поняла, что Круглов был ни при чем, она зла на всех: на комиссию, Важина, на саму себя… Да, на себя, такую беспомощную и никчемную. Резко спросила:

— О чем вы говорите?

— Запланировано сдать в квартале столько-то тысяч квадратных метров. И скажу я вам — верно запланировано, с учетом возможностей заводов и строителей. — Круглов помедлил. — Но вот произошло это еще в доисторические времена: как-то раз не успели строители закончить домик. Что тут было делать? А? Как вы считаете?.. Молчите. Ну ладно, отвечу за вас: нужно было выяснить причины, вздрючить как следует виновника. В следующий раз не повторилось бы. Так? — строго спросил Круглов. Нина молчала. — Так?

— Ну так, так! Говорите, если хотите, спрашивать я сама умею.

— Сердимся. Ну ладно, продолжу. Но ведь хочется управляющему трестом или, к примеру, председателю райисполкома в передовиках ходить. Верно? Опять будете кричать на меня, снова спрашиваю?

— Буду.