Снег в пустыне

В минуты радости мгновения пролетают незаметно, всего лишь оставляя после себя тень грусти о том, что уже не повторится, и сменяясь чем-то новым с приходом нового рассвета… В часы печали время тянется как цепи за приговоренным. Мальчику казалось, что прошла если не вечность, то по крайней мере долгие годы с тех пор как его подарили наместнику для утех ложа. Тем более, что для него это время вместило множество событий, которые столь многое перевернули в нем.

Только несведующий уверен, что тесный мирок сераля настолько тих, что всегда будто бы погружен в оцепенелую дрему. Для того, кого само его существование стало сокрушающим открытием, — хватало впечатлений и переживаний! Насилие, отнявшее невинность не столько тела, сколько души еще до того, как он успел задаться вопросами о плоти и ее желаниях. Болезнь и ее причина, последовавшие за долгим выздоровлением, и сам мир в котором все это возможно… Атия больше не роптал, найдя для себя ответ, отчего Господь по крайней мере не принял его к себе еще ребенком, там, в догорающей обители, покуда рассудок его еще был так же чист и девственен, как и тело. Ибо в чем тогда заслуга любви и веры, если жизнь лишь очарованный сон, а глаза не видели ничего, кроме икон?

Легко благодарить Бога за дни покоя и счастья, куда труднее славить Его в дни испытаний и бед, и тем ценнее то доброе, те искры тепла и света, которые несмотря ни на что не позволяют захлебнуться среди мерзости, жестокости и боли! Мальчик благодарил в молитвах своего утешителя за то, что тот где-то есть на этом свете, и только одно его тревожило, заставляя сердечко болезненно сжиматься.

Ничего кроме омерзения и страха, физическая близость с мужчиной у него не вызывала, он ничего не мог противопоставить силе и власти, сковавшим его уздою рабского ошейника, но возможно все-таки должен был сопротивляться тому постыдному, что с ним творил хозяин более активно, не оглядываясь на неизбежное жестокое наказание? Возможно, он в самом деле оказался слишком слаб, а его смирение и молитвы не достойны снисхождения?

Таким, задумчивым и печальным, вновь увидел мальчика Имад однажды, пока в бассейне у которого некогда любил нежится Амани, меняли воду. Полностью погруженный в свои мысли, наложник медленно шел по дорожке в отдалении, кончиками пальцев касаясь ярких листьев и пышных цветов, видимо решив сполна воспользоваться редкими мгновениями одиночества. В свете солнечных лучей спадавшие на плечи волосы мальчика, искусно перевитые драгоценными нитями, — сияли золотым ореолом вокруг головы, а закутанная в тончайший газ фигурка казалась эфемерно прозрачной. Он казался более созданием небесным, нежели человеком из плоти и крови, и на какую-то секунду у молодого управляющего мелькнула странная мысль, что подойди он ближе, то убедится, что узкие ножки вовсе не касаются цветного песка серальского сада.

Не помня о том, что делать это дозволено лишь господину, молодой человек с улыбкой любовался явленным ему чудом. В груди мягко всплеснула радость от того, что несчастный мальчик должно быть полностью поправился и не пострадал опять… Однако волна быстро схлынула, разбавившись непонятной горечью: мальчик был изумительно красив непередаваемой, тонкой красотой первого луча зари и судя по отрешенному лицу наконец принял свою судьбу, смирившись с неизбежным…

Что ж, если бедному ребенку стало хоть немного легче, если он смог найти в себе довольно сил, чтобы жить дальше как отведено, — этому тоже стоит порадоваться! В подлунном мире есть вещи, которые изменить невозможно, только принять.

Атия внезапно остановился, будто почувствовав направленный на него взгляд мужчины, и обернулся. На долю мгновения Имад утонул в бездонной синеве распахнутых в испуге глаз, а потом мальчик вдруг вспыхнул мучительно, прижав ладонь к ошейнику, так же стремительно побледнел, запахиваясь плотнее, и отступил в заросли, скрывшись из виду. Молодой человек со вздохом опустил голову, пряча сочувствие и грусть в собственных глазах: ах если бы наместник мог отказаться от своей игрушки!

Увы, ожидать чего-то подобного было бы безумием, бороться же — тем более.

Случайная встреча лишь сильнее растревожила пребывавшего в тоске и смятении мальчика. Лицо незнакомого мужчины не уродовала похоть, а во взгляде читалось скорее восхищение, но едкая волна стыда и горечи накрыла штормовым порывом, и Атия поторопился укрыться в своей комнате от всех нескромных глаз. К его же собственным вновь подступили слезы.

Чем любовался этот человек? Его телесной красотой, которая обернулась тем, что вместо тяжкого, быть может, но честного труда, он коротает дни в ожидании нового позора на хозяйском ложе? Тем как искусно он обряжен евнухами в роскошные одежды и драгоценности, дабы еще больше подчеркнуть привлекательность наложника? Соблазнительной игрушкой для утоления желания…