Снегири горят на снегу

Я испугалась. Сердце обреченно падало, как на льду, когда он уходил из-под ног. Некуда уже было деть голову, и невозможно отвернуться.

Андрей целовал меня, а я больно вдавливала затылок в острый косяк окна.

— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я. Я не поворачиваю голову, мне хочется чувствовать боль от угла, приятную и какую-то необходимую мне. Откуда-то взялась досада, злость. Злость оттого, что он посмел, что я не сопротивлялась. — Не смей больше никогда… Слышишь?

Я злилась на себя, а хотела казнить его, отвергать бесповоротно, жестоко.

— Слышишь?.. Ни-ког-да…

Глаза мои, наверное, были холодные и злые, как у рыси.

Я отстранилась от окна, сказала:

— Поздно!

Андрей оставался в грустной неподвижности.

— Я пойду.

Будто опомнившись, он спешно надел у вешалки шапку.

— Только ты, пожалуйста, меня не провожай. Мне нужно одной пойти.

У дверей я приостановилась и спросила:

— А он — этот мальчишка? Он не заблуждается? Приехал жить в деревню — здесь он не потеряет себя? Все, что он знает, что умеет, это дано ему школой, культурой, общением, средой. Он не боится, что все это умрет в нем, заглохнет. Он не страшится глуши?

— Нет.

Андрей приподнялся и сказал с резкой неодобрительностью. Видно, это для него было давно решенное:

— Он думает, что глушь остается там, откуда он уезжает.

— О… а он, этот мальчик, самоуверен.

20 апреля.

Днем расплываются дороги. В низинах огородов белые пологи снегов набухают, и только к обеду над снегом проступают темные окна тяжелой воды, растекаются на глазах, пугающе неподвижные, и еще не просачиваются из сугробов колючие оттоки.

Вот уж и березки оказываются в воде. Выцветшие плетни — белесые, как полынь, а перевернутое отражение их темно и неподвижно, только ершит его иногда нестерпимой синевы мелкая рябь от ветра. К вечеру морозец стекленеет, но еще долго ползет из-под снега вода, оплывает наледью. А потом широко разлившиеся лога лежат подо льдом. К ним не подступишься по снегу. Лед тонок. Ступишь на него, он, прогибаясь, уходит из-под ног с иголочным потрескиванием, и со сладкой болью что-то падает внутри. Только не переступать ногами… только докатиться до берега!.. Там он снова поднимается за тобой, лишь обозначит брызнувшими лучиками трещин невидимый след.

Ребятишки бегут к школе по ледяному разливу в огородах, снуют среди березок, а рядом у стволиков выцвиркивают фонтанчики воды. Мальчишки знают, что утренний лед пускает пробежать только первого, а второй след уже не прощает.

А подо льдом затаилась тугая снеговая вода. Мальчишки с благоговением чувствуют ногами ее темную глубину, и не познавать ее не могут.

Я замираю перед деревенской беспечностью здешних женщин и тоже не останавливаю мальчишек, хотя всякий раз трудно сдерживаю себя.

И мне кажется, что городские мальчишки никогда не изведают жутковатого и щемяще притягательного страха перед реальной возможностью почувствовать однажды, как уходит из-под ног мягко подавшийся лед. Мое дворовое детство прошло под неослабевающей опекой матери, на маленькой скорости, как легковая машина, с которой еще не снят технический ограничитель.

Я люблю, ходить по белому ледку на лужах, под которым барабанная пустота.

Он рассыпается с пергаментным хрустом. Я рано прихожу в школу, чтобы на улице ждать ребят. Поднимается солнце. Воздух чист и резок. Ребятишки прибегают и, стесняясь меня, скрываются в школе. Как они успевают такую рань промочить ноги! И я не знаю — отправлять ли их домой, садить ли за парты? На первом уроке они долго не могут прийти в себя. Лица их в утреннем загаре.

21 апреля.

Вечером я подходила к дому. Влажные облака ползли над верхушками деревьев и пахли весенней прелью.

Юрка приехал со сборов, но я его еще не видела. Он встретил меня у двери.

— Кажется, похудела, старуха? Изработалась… Вконец…

Юрка улыбался, был нетерпелив.

— Поздравляй… Представляешь?.. Наши выступления вызвали ажиотаж. На второй день соревнований я был уже первой величиной. Меня окружали. Мне заглядывали в глаза. «Откуда я таких ребят набрал?» Сережка вышел в финал с одним нокаутом. Встречу с ним третьеразрядника прекратили, ввиду явного преимущества. Сережка всех удивил. Даже судьи ждали его удара правой. Работает он так… еще не очень. Но если достанет — парни сразу садятся, как рыбы… С открытыми ртами. Вот были кадры… Такое надо видеть. И так… — Юрка замолк и смотрел на меня, дожидаясь поощрения. — Теперь могу сообщить… Главное… Сергея зачислили в спортивное общество «Динамо» на регулярные тренировки. Он переезжает в город. Прописку обеспечивают. До осени поработает, потом устроится в техническое училище. Об этом с ним уже переговорено. А мы… ну… можешь начинать радоваться… Ты хотела… Ты требовала… Я не устоял… Мы уезжаем тоже. Можно даже сейчас… Работа приемлема… Гарантии обеспечены. Теперь дело только за тобой.

Юрка говорит, но словно насторожило его что-то. Он внимательно присматривается ко мне и не договаривает, будто почувствовал за мной вину, уже зная, но не называя ее.