Снегири горят на снегу

Он повертелся полчаса в цехе, собирая в ящиках самокальные обрубки, и, нагрузив ими карманы, отправился в кузнечный цех. Кузнечный цех в подвале. Борис спустился по избитым цементным ступенькам в полутемную духоту. Остановился у наковальни.

Кузнец Егор Иванович поворачивал что-то длинными щипцами в горне, выхватывал поспешно, бросал на наковальню, а его подручный бил усиленно кувалдой.

«Долго это у них… — подумал Борис. — Самому резцы оттянуть или дядю Егора попросить?»

У дяди Егора большая голова и одутловатое лицо. И все это черное, как обгорелая головешка. Он в вельветовой куртке. Куртка прокопченно-грязная. Не поймешь, какого она цвета.

Дядя Егор грузный, но подвижный. Борис видел его в клубе. Он там на сцене играл. В пьесе Чехова «Медведь». Не говорил, а рычал. Все отмечали, что он здорово играет.

А сейчас Борис видел, что дядя Егор может говорить нормально, даже спокойно.

— Что пришел, — сказал он Борису, — поработать или посмотреть?

На его лощеном от пота лице прыгал, как плавился, беспокойный отблеск.

— Поработать, — сказал Борис.

— М… м… Дай-ка ему кувалду, — сказал он подручному.

Выхватил из горна кусок железа. Железо осветило его руки, грудь. Оно было белое и на конце разбрызгивалось, как бенгальская свеча. Дядя Егор перевернул его на наковальне, тронул молоточком, а Борис, чувствуя приятно оттягивающий вес кувалды, ударил сплеча.

Странно. Удара по металлу он не ощутил. Металл не звякнул, а расшлепнулся, умялся, как глина.

— О… о… — сказал дядя Егор. — О… о…

Он вертел щипцами медленно багровеющий кусок, стучал по нему молоточком.

— Сюда… Теперь сюда…

Он преобразился весь, будто подобрался внутренне.

Когда бросил горячую деталь в бачок с водой, улыбнулся радостно.

— Ты откуда? Из механического? — Дядя Егор сел на избитый чурбак, стал закуривать. — Удар чувствуешь. Иди к нам работать. Мы лучше вашего живем. И доппаек нам дают, и зарабатываем мы больше. Только я не каждого беру.

— Мне там нравится, — сказал Борис.

— Не может быть, — сказал дядя Егор. — Что там может нравиться? Станок? Он же холодный. И металл там холодный. Он, холодный, не дается. Вся душа его раскрывается, когда он горячий. Там нравится, а здесь будешь любить.

— Я, дядя Егор, пришел вот резцы оттянуть. Я вам постучу, а вы мне позже поможете.

— Постучу… Э… э… х. А я ведь и тебя сюда не взял бы. А насчет резцов ты вон с ним договаривайся. Ему «постучишь», — и он указал на подручного.

Часов в девять вечера вышел Борис из кузнечного цеха и еще теплые заготовки резцов закрыл в своем шкафчике. Хотя Борис и устал, но настроение у него было такое, что хотелось насвистывать или играть в футбол.

Для него было просто неожиданностью, когда уже у двери его остановил охранник.

— Ну, постой, — сказал охранник и приблизился к Борису. — Покажи пропуск. — Охранник держал пропуск в руке не раскрывая. — Ты же с первой смены? Что целый день по заводу слоняешься?

Борису никогда не нравился подозрительно покровительственный тон охранников. Особенно не понравился он сегодня.

— Слоняются слоны, — сказал он.

Тогда охранник наклонился к Борису и начал его ощупывать. Сначала под мышками, потом по бокам. По лицу охранника Борис понял, что в кармане у него тот что-то обнаружил. И сразу вспомнил, что не выложил два резца, «петушок» и «расточной», которые брал как образцы, и штангель.

Борис хотел отшутиться. Сказать, что забыл, но на лице охранника сияла такая торжественная радость, что Борис сказал:

— Поймал, да?

Охранник положил резцы и штангель вместе с пропуском в карман и молча начал смотреть на Бориса.

— Пропуск отдай, — сказал Борис.

— Бюро пропусков отдаст. Если не посадят.

— Ну, чего радуешься? — сказал Борис. Его бесила невозмутимость этого топорно-ограниченного человека. — Как по облигации выиграл.

Утром на завод его не пропустили. Он стал ждать кого-нибудь у проходной. Минут через пятнадцать вышел к нему начальник цеха Давид Самойлович, осмотрел и, ни о чем не расспрашивая, выписал в бюро временный пропуск. К заготовкам резцов Борис не притронулся, они были ему противны.

Борис не предполагал, что пустяк, недоразумение взрослые люди умеют превращать в событие.

На комсомольское собрание Борис мог не ходить, но в конце смены его предупредили, что собрание открытое и Борису на нем нужно присутствовать обязательно, потому что будут решаться дела всего цеха.

Собрание состоялось между сменами.

Оська сидел на моторе, поворачивался к Борису и говорил:

— Посмотри на Ленку. Здесь она такая, а на танцах — будто у нее кто подбородочек кверху пальцами приподнимает. И голова набок, как на фотографии. Не подступись.

— Наверно, можно определять профессию людей по лицам? Посмотреть на человека и узнать. Например: токарь он или не токарь? Или кто? — спрашивал Борис. — Вот Ленка не токарь.

— Ну да, — соглашался Оська. — Волосы у нее слишком на глаза лезут.

— Да нет. Я не о том.

— Тише, — сказал Оська. — Агарышев сейчас замечание сделает.

Но Агарышев на них не смотрел. Когда он зашел перед собранием в цех, Борис даже обратил внимание, что с ним он не поздоровался и все как-то старался повернуться спиной.