Снежная пантера

Шаллер стал чем-то вроде наставника нашей экспедиции по двум причинам. Во-первых, он открыл тайны Чангтана. Во-вторых, в 70-е годы совершил пешее путешествие по непальскому Дольпо с писателем Питером Маттисеном. Двое американцев гонялись за голубыми баранами и снежными барсами. Шаллер с ними встретился, а Маттисен — нет. Последний сочинил путаную книгу «Снежный барс», рассказывающую вперемешку о тантрическом буддизме и об эволюции видов. Маттисен был занят главным образом собой. Рядом с Мюнье я начинал понимать, что наблюдение за животными показывает вам собственное же ваше отражение, только перевернутое. Звери воплощают сладострастие, свободу, автономию: то, от чего мы отказались.

В пятидесяти километрах от озера небо приобретало особую чистоту: в нем отражало свой свет зеркало воды. К югу от нас бежало стадо. Я открыл евангелие по Шаллеру и узнал антилоп. В рамке уточнялось тибетское название: «ширу».

— Стоп! — сказал Мюнье, справлявшийся без Шаллера.

Средства передвижения остались посередине колеи. Силуэты антилоп оживляли сушь пейзажа радостными пятнами. Ширу — обречены из-за своего белого с серым руна мягче кашемира. Браконьеры продают шкуры текстильным производствам, глобальному бизнесу. Несмотря на государственные охранные программы, виду грозит уничтожение. Ореол света мерцал вокруг голов ширу. Вспыхнула мысль, и я не стал ее гнать: шествуя по земле, человек способен оставлять за собой пустое место. Мы решили философский вопрос о своей природе: человек — это чистильщик.

Ну, вот, рассуждал я сам с собой, прижимая бинокль к глазам, шерстинки меха этих существ чудесно закручиваются и ластятся одна к другой, и они предназначены украшать плечи человеческих существ, физически ничтожных по сравнению с ширу… Какая-нибудь Люсетта, неспособная пробежать и ста метров, не постесняется надеть на себя кашне из шерсти ширу.

Я лежал на краю колеи, и передо мной расстилалась плоскость из белых камней, идущая под уклон к северу. Мари снимала схватку двух самцов. Они бились рогами — похоже на бряцание фарфора о лакированную деревянную чашу. У ширу острые рога, выгнутые вперед. Они могут проткнуть живот противника, но расколоть череп — едва ли. Наконец мушкетеры разняли рапиры. Победитель побежал за наградой — к самкам. Мари сложила камеру.

— Они дерутся, а потом идут к девицам… Старая история.

Единственное и множественное

Озеро Аньюголь, священное согласно китайскому учению Дао, висит на высоте 4800 метров среди голой степи. Нефритовая гостия на песке. Мы увидели озеро в сумерках, в глубине чаши, с севера обрамленное клыками Куньлуня высотой более 6000 метров и с юга — зубьями Чангтана. За Аньюголем — таинственное плато.

Мы звали этот водоем «озером Дао». Каждое лето здесь собираются паломники. Они придерживаются идеи об изначальном единстве, некоторые исповедуют бездеятельность. Даосизм принес сюда, на территорию буддизма, тонкую китайскую интуицию. Первое учение рекомендует ничего не делать, второе — ничего не желать. Но как сюда занесло нас, людей западных?

Учение Дао возникло в VI веке до н. э. и вскоре забралось на плато Тибета. Кто принес его в эти пределы? Сам Лао Цзы? Традиция представляет Почтенного покидающим мир верхом на буйволе, после того как он написал «Дао дэ цзин». Мне казалось, что призрак его до сих пор вышагивает где-то здесь, уже под лучами XXI столетия.

На западном берегу озера китайские власти поставили ряд строительных бараков для паломников. Там не было ни души, куски толя хлопали на шквалистом ветру. Развевались красные знамена, в небе парили хищные птицы. Воздух был пуст, жизнь замерла. Темнело. Вода среди теней походила на молоко.

Мы разложили спальные мешки в халупах с металлическими перегородками, эффективно охлаждавшими пространство. В семь часов вечера нам удалось ударами ботинок закрыть отваливавшуюся дверь. В сумерках еще бегали газели, скакали пищухи, парили грифы.

«Может ли твоя душа объять единство мира?» — вопрошает десятая глава «Дао дэ цзин». Этот вопрос оказался великолепным снотворным. Он преследовал меня с того момента, как начались встречи со зверями. Мир представал воспоминанием об изначальной силе, рассыпавшейся на множество агрессивных форм. Источник распался, что-то случилось, и нам никогда не узнать, что именно. Стало ли Дао именем начала или именем разделения и множественности? Я открыл первый стих:

Не имея имени, оно открывает истоки мира:
С именем оно предстает матерью всех существ…

Истоки и существа. Абсолют и предметы.

Мистики искали праматерь. Зоологи интересуются потомками.

Завтра мы будем делать вид, что относимся ко вторым.

Инстинкт и разум