Снежная пантера

Незадолго до того, как ветер донес до нас дегтярный запах железной дороги Голмуд — Лхаса, появился волк. Он трусил, вытянув шею, вдоль склона. Не замедляя хода, оглянулся — удостовериться, что мы не приближаемся к нему. И свернул под прямым углом. Тут выскочили дикие ослы, около сотни. На гигантской сцене разворачивался медленный танец. У каждого свой, строго предначертанный рисунок: волк трусил, ослы бежали; в пятидесяти метрах, в песчаном колосняке, застыла группа антилоп ширу и стадо газелей procapra. Животные соприкасались друг с другом, но не смешивались, ослы неслись, никого не задевая. Звери живут по-соседски, терпят друг друга, но не вступают в приятельские связи. Не стоит все перемешивать — вот разумная организация коллективной жизни.

Волк обошел стадо сзади, держась на приличной дистанции, и удалился по склону. В одну ходку волки могут покрывать расстояние в восемьдесят километров, а этот, казалось, знал, куда направляется. Ослы его заметили. Некоторые поворачивали головы и следили за ним. Ни один не проявлял паники. В мире предопределенности добыча и хищник встречаются и знают друг друга. Травоядным известно, что однажды кто-то из них попадется — такова плата за удовольствие пастись на солнышке. Более вразумительно происходящее объяснил Мюнье:

— Волки охотятся стаей, их стратегия — нападение и истощение жертвы. Одинокий волк не опасен для стада.

Мы приближались к верхнему течению Меконга. У истоков река представляет собой узкий серпантин. Утром в желтой лощине на высоте Белой горы, около фермы, ощетинившейся ритуальными знаменами, мы спугнули на косогоре трех волков. Три головореза пробирались к хребту после схватки. Последний держал в пасти мясо. Собаки рычали до разрыва кишок, но не решались броситься по пятам. Собаки, как люди: ярость у них в голосе, а в животе страх.

Хозяева стояли у двери, вытаращив глаза и всплескивая руками: «Что делать и кто виноват?» — как будто говорили они. А волки продолжали свой путь: безнаказанные, неотвратимые, как солнце, гордые победители. Они поднялись на хребет, самый молодой сожрал кусок, в то время как двое взрослых стояли на страже, с напряженными мускулами, с выпуклыми боками. Прячась за выступом, мы поднимались к ним. Волки исчезли в тот самый момент, когда мы выбирались на гребень. Сова хлопала крыльями, тявкала лиса, газели выбривали склон, но — никаких волков.

— Они тут, недалеко, — прошептал Мюнье.

Отличное определение дикой природы: то, что еще здесь, когда его уже не видно. Осталось воспоминание о трех отчаянных существах, двигавшихся рысью в рассветных лучах под лай собак, которые исчезали в поисках новой добычи. Четверть часа назад волки пели, отвечали на призыв, доносившийся с севера.

— Они идут к своей стае. У них есть точки сбора, — сказал Мюнье. — Когда вижу волка — меня переворачивает.

— Отчего?

— Эхо диких времен. Я родился в перенаселенной Франции, где мощь иссякает и пространство сжимается. Если во Франции волк убивает овцу — животноводы устраивают демонстрацию. Вывешивают плакаты: «Долой волков!»

Волки! Не живите во Франции, в этой стране слишком любят пасти стада. Народ, которому нравятся девушки в военной форме и банкеты, не может перенести, чтобы владыка ночи разгуливал на свободе.

Фермеры возвращались на ферму, пиная по дороге мастифов. На земле газель мчится, волк рыщет, як ворочается, стервятник выслеживает, антилопа исчезает, пищуха греется на солнце… А собака расплачивается за всех.

Любовь на склонах гор

Трасса подошла к притоку, вьющемуся по плато на высоте примерно 5000 метров. По краям долины торчали известняковые башенки. Стены испещряли гроты — будто черные слезы…

— Вот царство пантер, — произнес Мюнье.

До овчарни, где он планировал разместить базовый лагерь, оставалось еще сто километров.

На пике над трассой появился манул, Otocolobus manul: мохнатая голова, клыки наподобие шприцев; желтые глаза добавляют демонического блеска плюшевому очарованию. Все хищники угрожают этому небольшому коту. Он как будто обижается на эволюцию, наделившую его такой боевитостью и одновременно столь симпатичным телом. «Посмейте только приласкать меня, — говорит его гримаса, — вцеплюсь вам в горло». Над манулом на гребне стоял голубой баран, зубцы хребта служили оправой завиткам рогов. Звери следили за миром, как гаргульи, присматривающие за городом с башен. А мы ходим внизу и не подозреваем об этом. Целый день у нас гимнастика. Замечаем зверя, жмем на газ, карабкаемся, нацеливаем объективы. И только мы готовы — никого нет.

Я не смел говорить об этом с Лео, но было очевидно, что Мюнье и Мари любят друг друга. Тихо, не демонстрируя любовь. Он — большой, скульптурный, обладатель всех ключей к природе — поклонялся тайне пластичной гордой девушки. Она, великолепно гибкая, молчаливая, восхищалась мужчиной, который владел столькими секретами, но не посягал на ее загадку. Два молодых греческих бога, воплотившихся в двух прекрасных священных животных. Я был счастлив видеть их вместе, при том что они лежали в колючих кустах при температуре минус двадцать…