Снежная робинзонада

На Ангрен-плато работали пять человек. Летом коллектив станции распался. Кто взял расчет, кто перевелся на другую станцию. Молодой начальник зимовки Володя Селиверстов тоже собирался уезжать и тщетно ждал смены. На место ушедших радистов-наблюдателей прислали двух новых — Абрамчука и Митрофанова. Смена Селиверстову не находилась, и мне было предложено временно принять у него станцию. Я со всей безграничной самоуверенностью молодости согласился, тем более что мне снова предстояло попасть в чисто мужское общество, без женщин (я им докажу!).

В это смутное время произошло событие, едва не обернувшееся трагедией.

Я находился на Кызылче вместе с третьим радистом-наблюдателем моей будущей станции Женей Литвиновым. Обстоятельства сложились так, что мы оказались без лыж, а нас ждал путь обратно по только что выпавшему полутораметровому рыхлому снегу. На Кызылче лишних лыж не оказалось, и мы по радио вызвали Ангрен-плато и попросили привезти нам лыжи.

С лыжами за плечами Абрамчук и Селиверстов двинулись в путь. На перевале, примерно на полпути между станциями, Селиверстов, которому необходимо было вернуться на станцию, оставил Абрамчука, указав ему дальнейшее направление. До Кызылчи было уже недалеко.

Но тут с юго-запада потянул ветер, снизу из ущелий и долин поползла вверх по склонам зыбкая пелена облаков. Через несколько минут вокруг одинокого путника заколыхался туман. Абрамчук сбился с пути. До самого вечера он напрасно искал Кызылчу, бродя всего в полутора километрах от станции. Наконец в заваленном снегом русле какого-то ручья его окончательно свалила усталость. Дела обстояли неважно: не было ни шубы, ни спального мешка, с утра во рту ни росинки. Мороз усилился, но туман не рассеивался. Абрамчук развел костер из всех нашедших в карманах бумажек, в том числе и денег. Но все двести пятьдесят рублей были в крупных ассигнациях, поэтому пачка оказалась довольно тонкой. В огонь полетели записная книжка, носовой платок. Попытки разломать лыжу не увенчались успехом: слишком замерзли руки, да и плотная промокшая древесина вряд ли стала бы гореть. Огонь погас, и непроглядная холодная тьма сомкнулась вокруг усталого, промокшего и продрогшего Абрамчука.

Но об этом никто не знал. Радиосвязь между нашими станциями была только раз в сутки, утром. Не дождавшись лыж, мы с Литвиновым заночевали на Кызылче, полагая, что в такую погоду никто к нам не придет. А на Ангрен-плато были уверены, что Абрамчук успел до непогоды прийти на Кызылчу. О беде мы узнали лишь утром следующего дня, во время радиосвязи.

По тревоге с обеих станций вышли лыжники. Целый день бороздили они заснеженные склоны в районе перевала, узкие долины, русла рек и ручьев. Наконец к вечеру одна из групп наткнулась на полу-занесенный лыжный след. Идя по нему, зимовщики добрались до места ночевки Абрамчука. Увидев своих спасителей, он приподнялся, хотел что-то сказать, но потерял сознание.

В меховом спальном мешке Абрамчука волоком притащили на станцию, обогрели, накормили. У него оказались помороженными кисти рук и ноги. Но молодость и здоровье победили, и через месяц он выздоровел.

После выздоровления Абрамчука перевели на Кызылчу, где для него нашлась более легкая работа, чтобы он мог окончательно поправиться.

Нам пришлось зимовать на Ангрен-плато втроем.

Один из трех

Я принял станцию и повел ее, как корабль.

Капитан из меня получился не сразу: судно рыскало, зарывалось в волны, становилось лагом к волне. В экипаже не хватало людей, и мы втроем выполняли работу за пятерых. Мы — это Женя Литвинов, Володя Митрофанов и я.

Литвинов провел на этой станции уже год. Долго с ним мне работать не пришлось: месяца через четыре он взял расчет — вторая зимовка тяготила его. Свою специальность он знал хорошо, но, будучи обычным хорошим исполнителем, не выделялся в нашем коллективе. Это было хорошо, так как мне вполне хватало беспокойства с Володей.

В Володе, видимо, погиб выдающийся изобретатель. Имея семь классов образования, он стал в армии радистом, а на зимовке — радистом-наблюдателем. Но ему было мало только работы, его мозг постоянно был занят изобретением самых невероятных вещей. То это была антенна-перископ, на изготовление которой пошли старая радиомачта, новые снегомерные рейки и весь станционный запас проволоки. Радист, сидя за рацией, должен был вращать антенну, как перископ подводной лодки, наводя ее то на одну, то на другую станцию для лучшей слышимости. Правда, я так и не узнал, насколько улучшилась бы слышимость, так как после жестокого скандала спустил изобретателя с чердака, где он пытался топором прорубить крышу и потолок для установки своего изобретения.

В другой раз это была брага «высокогорная». Как удалось потом выяснить у знающих людей, мы получили сивушное масло. Почему мы остались живы, до сих пор осталось для меня загадкой. Отлежались.